Частное расследование
Шрифт:
— И больше ничего не прибавил?
— Прибавил. Сотню долларов. Двумя бумажками, как сейчас их вижу: две пятидесятки…
— Ну ты, понятно, взял и мне залил потом.
— Да как же не залить, помилуйте! — официант был просто поражен. — Кто вы, я вас не знаю, так? А тот мне сотню дал. Конечно, я скажу вам что угодно. Я удивляюсь, как я не сказал вам, что он отец мой… — чувствовалось, что официант говорит вполне искренне. — А мог бы, мог! За сотню баксов-то! Да вы сами подумайте! Вы сами что бы сделали, окажись на моем месте?
— Я бы? — Турецкий усмехнулся. — Я взял бы и сказал: добавь еще полстолько.
— Ну-у-у?! — официант с восхищением впялился в Турецкого. — Эх! Да, старик, ты прав! А я, дурак, не догадался. Да, обидно, точно. Ну ладно, век живи и век учись. Ты все-таки майор уже, а я пока что только прапорщик! Ты, кстати, школу КГБ кончал или в армии, как и я, был завербован? Скажи в натуре?
— Я еще в школе, нет, до школы. Ну, вроде как в Суворовское. Я в старшей группе детского сада уже стукачом был номер ноль…
— И все еще майор? — изумился официант, принявший все за чистую монету.
— Конечно нет. Я генерал.
— А ксива-то майорская?
— Ксива — это ксива. Ты не поймешь. А хмырь тот был слепой?
— Какой слепой! Он на машине подкатил, сам за рулем.
— Какая марка?
— Старый «москвичок». Сороковой. Машина хилая, дрянная. А сам он — ого-го. Серьезный человек.
— Бас? Тенор? Баритон?
— Пожалуй, баритон. Срывающийся на мальчишеский фальцет. А кто он, кстати, был? На самом деле? Сто баксов, за красивые глаза… Наверно, точно, человек известный, а?
— Известный, — кивнул Турецкий. — Известный и слепой.
Турецкий ехал домой, и настроение у него было не из худших. Наконец-то сегодня первый раз хоть что-то, хоть пустяк, но точно пал на версию. Вошел, как рука в перчатку.
Слепой не мог быть «смежником», раз дал сто баксов.
«Смежник» хрен бы дал.
Дома все было тихо и спокойно. Во-первых, никаких «жучков», а во-вторых, никто в электрощиток не лазил.
На всякий случай, для страховки, Турецкий сверил показания счетчика с последней записью в своей платежной книжке.
Все было нормально.
Ну, если холодильник не считать, который жрет энергию, хотя и пуст. Турецкий чмокнул в раздумье и отключил холодильник.
Возвращаясь к машине, он подумал, что это правильно, что он живет сейчас не здесь, а у Марины. Ведь там «жучки». Они тогда, с Серегой, обнаружив их и проговорившись — сказавши вслух, что, дескать, вот «жучок», выковыряли лишь один, чтоб оправдать в глазах, точней, в ушах подслушивающих свою болтливость. Все остальные же «жучки» — одиннадцать штук — они не тронули. Пускай себе стоят.
Там, у Марины, он под наблюдением. Но там он знает, что за ним следят. А тот, который следит, не знает, что он, Турецкий, в курсе, что за ним следят… Поэтому там, контролируя себя, живешь спокойно: наблюдайте, братцы. Слушайте, ребята, всласть.
А если он сюда, к себе, переберется, то, значит, он исчезнет из-под контроля. А следовательно, его мгновенно попытаются снова взять под контроль. И могут так это сделать, что и не заметишь сразу. А когда заметишь, то может быть уже поздно.
Турецкий взял из шкафа два чистых постельных комплекта, твердо решив, что в ближайшее время ноги его здесь не будет.
С этой мыслью он отправился на квартиру Оли-Коленьки.
Вот и она. Квартира опечатана.
Печать какая?
Наша. Моя печать. Конечно. Впрочем, печать для «смежников» подделать — пара пустяков. Желанье было бы.
А вот щиток.
Ну-у-у. Явные улики! Ох, тут и наследили! Красота.
Теперь — пойдем уж до конца — осталась, собственно, одна квартира: квартира Грамова А. Н.
Ведь там его жена погибла.
К ней ведь тоже являлся «дух».
Квартира эта, как выяснил Сережа, занята майором МБ Невельским Альбертом Петровичем. Щиток, конечно, можно осмотреть втихую. Но не нужно попадаться.
Открыв щиток, он осмотрел его: нет никаких следов! Турецкий замер в нерешительности и призадумался…
И тут же попался.
— Простите, а что вы здесь делаете?
Дверь соседней квартиры № 51 открылась, и на пороге возникла соседка Грамовых — милая девушка лет двадцати пяти.
— Вы что здесь делаете, я вас спрашиваю?
— Ну, — Турецкий слегка замешкался. — Ищу квартиру побогаче.
— Да?
Девушка сделала трудноуловимый жест, но тут же овладела собой, поняла, что это шутка. Впрочем, для Турецкого этой мимолетной, но мгновенной концентрации мышц рук, ног, лица с мгновенной фиксацией взглядом глаз противника вполне хватило, чтоб насторожиться тоже.
— Шучу, конечно, — улыбнулся он. — А вы что, уже переживали нападение, гляжу? Так чутко реагируете. Я тихо тут подкрался, а вы — раз — тут как тут!
«Что ей сказать, как объяснить свое присутствие? — лихорадочно размышлял Турецкий. — Назваться другом, сослуживцем этого Невельского Альберта Петровича, майора гебешного? А вдруг он дома и она позвонит ему в дверь? Тогда я глухо влип: майор — не девочка-соседка. Майору враз арапа не заправишь. Конечно, можно и рискнуть, на службе он, поди, Невельский фигов. Но ведь вернется, гад, она ему расскажет. Лишний хвост. Крючок. Зачем он мне? Нет, в этом направлении не следует колоться. Запарим ей другое, чтоб без очных ставок обошлось.
— Вы зубы мне не заговаривайте, а то я позвоню. У нас недолго: здесь все квартиры на охране. Кто вы, я вас спросила?
Турецкий выдохнул — с трудом.
— Я? Ученик Алексея Николаевича Грамова. Приехал из Сибири, в командировку, дай, думаю, нагряну, как снег на голову. Без звонка. Обрадуется, старый пень, поди… Так думал я. А он вон — раз — и нету дома!
— Понятно, — по лицу девушки никак нельзя было определить, поверила она басне Турецкого или нет. — А на электрощитке, у счетчика, чего вы там искали? Записку от учителя?