Частное расследование
Шрифт:
— Кастрация, — заметил я.
— Не пытайся придать этому ветеринарное звучание, недоумок. Мы вместе работали над решением ее проблемы. Если уж это не лечение, то я не знаю, что можно так называть. И то, что получилось в результате нашей совместной работы, могло принести пользу миллионам женщин. Сам план был прост: позитивное подкрепление полового возбуждения, наступившего гетеросексуальным путем, и наказание за реакцию на гомоэротический материал. Но его практическое осуществление представляло колоссальную трудность — надо было приспособить всю систему к женской физиологии. У мужчины измерить
Потенциальные последствия просто фантастические. В сравнении с тем, что сделали мы, Мастерс и Джонсон рисуют на стенах пещеры.
— Фантастика, — сказал я. — Жаль только, что это не сработало.
— Нет, все работало как нужно. Много лет.
— Но только не в случае с Айлин Уэгнер.
Он еще раз погладил Урсулу и повернулся ко мне.
— Да, это была ошибка — ошибка, которую сделала моя жена. Неверный выбор пациента. Уэгнер была жалка — глупая телка, сентиментальная благодетельница человечества. Психология и психиатрия буквально кишат такими.
— Если вы были такого низкого мнения о ней, почему же приняли ее у себя в Гарварде как коллегу?
Он покачал головой и засмеялся.
— У меняона была ничем. Я бы ее отправил учиться на санитарку. С месяц она работала у моей жены. Обходы больных, дидактические сеансы и клинический надзор. Моя жена узнала о ее сексуальной патологии и пыталась ей помочь. По разработанной нами методике. Я с самого начала был против — чувствовал, что этой телке наша методика не подойдет — у нее нет достаточно сильной мотивации, никакой силы воли. Уже одна тучность делала ее непригодной — она была просто убогой.Но моя жена слишком добра. И я уступил.
— Она была вашим первым подопытным объектом — после Урсулы?
— Нашей первой пациенткой. К несчастью. И, как я и предсказывал, результаты были очень скудные. Что совсем не дискредитирует методику.
Он бросил острый взгляд на жену. Мне показалось, что один из пальцев напрягся.
— Да, я бы назвал самоубийство весьма скудным результатом, — заметил я.
— Самоубийство? — Он усмехнулся медленной, почти ленивой улыбкой. Потом покачал головой. — Намотай себе на ус: эта телка была не способнани на какой самостоятельный поступок.
От Урсулы донеслись заглушенные кляпом звуки.
Гэбни повернулся к ней.
— Прости, милая, я тебе так и не сказал, верно?
— В Гарварде считали, что это самоубийство, — сказал я. — Каким-то образом на медфаке стало известно, что за исследования вы вели, и вас оттуда попросили.
— Каким-то образом, — повторил он, уже не усмехаясь. — Эта телка любила писать закапанные слезами «любовные» записки, которые она не отправляла, а складывала в ящик письменного стола. Отвратительная писанина.
Снова подойдя к жене, он погладил ее по щеке. Поцеловал в один из выбритых квадратиков на голове. Ее глаза были крепко зажмурены; отвернуться она не пыталась.
— Любовные записки, адресованные тебе, дорогая, — продолжал он. — Слезливые, бессвязные, которые вряд ли пригодились бы в качестве улик. Но в отделении у меня были враги, и они вцепились в меня. Я мог бы отбиться. Но в Гарварде мне больше нечего было делать — он действительно не так уж хорош, как о нем болтают. Нам явно пора было двигаться в другое место.
— Калифорния, — сказал я. — Сан-Лабрадор. Это было предложение вашей жены, не так ли? Отправиться на ловлю новых клинических возможностей.
Возможностей, которые выявились, когда Урсула наблюдала Айлин Уэгнер. Беседы за закрытыми дверями, превратившиеся в лечебные сеансы, как это часто случается. Айлин говорит о своем прошлом. О своих проблемах. О тех сексуальных конфликтах, которые заставили ее сменить педиатрию на психиатрию.
Рассказывает о своих впечатлениях от встречи много лет назад с одной очаровательной богатой женщиной, которая страдала агорафобией. Принцесса с изувеченным лицом, укрывшаяся в персиковом замке, превращенная в калеку страхом, который в конце концов передался и ее дочери, такой чудесной девчушке — она сама, самостоятельно обратилась за помощью...
Я вспомнил разговор, который был у меня одиннадцать лет назад. Айлин, в практичных туфлях и похожей на мужскую рубашку блузке, перекладывает свой кожаный саквояж из одной руки в другую.
Она по-настоящему красива. И это несмотря на шрамы... Мила. В ней есть что-то ранимое.
Похоже, вы немало узнали за столь краткий визит.
На щеках Айлин проступает румянец. Приходится стараться.
Ее смущение тогда озадачило меня. Теперь же все так ясно.
Там был не только один этот краткий визит.
Там было что-то гораздо большее, чем просто медицинские консультации.
Мелисса интуитивно чувствовала что-то необычное, хотя и не понимала, в чем дело: она дружит с мамой... ей нравится мама...
Джейкоб Датчи тоже знал — и постарался представить причину уклонения Джины от встречи со мной как ее страх перед врачами вообще.
Я поставил это под сомнение. Однако она встречалась с доктором Уэгнер.
Да, это вышло... неожиданно. Она не очень хорошо справляется с неожиданными ситуациями.
Вы хотите сказать, что она как-то отрицательно отреагировала просто на то, чтобы встретиться с доктором Уэгнер?
Скажем так: ей это было трудно.
Ей было бы легче иметь дело с врачом женского пола?
Нет! Это совершенно не так! Дело совсем не в этом.
Джина и Айлин...