Часы
Шрифт:
— Этот джентльмен говорял, что ты… ты уроняла… К счастью, в этот момент с кухни сильно потянуло горелым. Моя провожатая отчаянно воскликнула:
— Прошу прощения, прошу прощения!
— Вы идите, — сказал я участливо. — Мы и сами договоримся.
Она с готовностью выскочила из комнаты. Я вошел, закрыл за собой дверь и подошел к кушетке.
— Здравствуй, — сказал я.
Девочка ответила «здравствуйте» и впилась в меня таким долгим и проницательным взглядом, что я почти смутился. Она была обычным ребенком
— Меня зовут Колин Овн, — сказал я. — А тебя как?
— Джеральдина Мария Александра Браун.
— Боже мой, — сказал я, — какая ты важная. А дома тебя как зовут?
— Джеральдина. Иногда Джерри, но Джерри мне не нравится. А папе не нравятся сокращения.
У детей своя логика, и это доставляет большое удовольствие в общении с ними. Взрослый человек немедленно спросил бы меня, что мне нужно. Джеральдина же начала разговор безо всяких дурацких вопросов. Она сидела одна, скучала и потому обрадовалась моему приходу. Теперь, если она не сочтет меня человеком унылым и скучным, она разговорится.
— Кажется, твоего папы нет дома, — сказал я.
Она ответила с той же готовностью и так же подробно, как начала.
— Он в «Инженерных работах Картингхейвена, Бивер-бридж», — сказала она. — Отсюда это четырнадцать миль и еще три четверти.
— А мама?
— Мама умерла, — ответила Джеральдина так же бодро. — Она умерла, когда мне было два месяца. Она летела домой из Франции. Самолет разбился. Все погибли.
Говорила она с некоторой гордостью, и я подумал, что если мать ребенка погибает в такой страшной, ужасающей катастрофе, то потом этот ребенок купается в лучах всеобщего внимания.
— Понятно, — сказал я. — Поэтому у тебя… — Я повернулся к двери.
— Это Ингрид. Она из Норвегии. Здесь она всего две недели. Она еще даже не знает английского. Я сама ее учу.
— А она тебя учит норвежскому?
— Не очень, — сказала Джеральдина.
— Она тебе нравится?
— Да. Нравится. Но готовит она иногда странно. Знаете, она любит есть сырую рыбу.
— В Норвегии мне случалось есть сырую рыбу, — сказал я. — Очень вкусно.
Джеральдина посмотрела на меня с большим сомнением.
— Сегодня она решила испечь пирог с патокой, — сказала она.
— Звучит заманчиво.
— Н-да-а, пироги с патокой я люблю, — добавила она вежливо. — Вы пришли к нам на обед?
— Не совсем. Дело в том, что я просто проходил мимо, увидел, как что-то упало из окна, и решил, что из вашего.
— Из нашего?
— Да. — Я пододвинул к ней серебряный ножик. Джеральдина смотрела на него сначала с сомнением, потом — с одобрением.
— Что это?
— Ножик для фруктов. Я раскрыл его.
— А-а, понятно. Вы хотите сказать, таким ножиком чистят яблоки и все такое?
— Да.
Джеральдина вздохнула.
— Не мой. Я его не роняла. А почему вы подумали, будто это я?
— Ну, ты как раз выглянула из окна, и я…
— Я выглядываю из окна почти все время, — сказала Джеральдина. — Видите, я упала и сломала ногу.
— Не повезло.
— Да уж. Но сломала я ее очень забавно. Я выходила из автобуса, а он вдруг поехал. Сначала было больно, а сейчас уже нет.
— Но, должно быть, очень скучно, — сказал я.
— Что да, то да. Зато папа мне все время что-нибудь дарит. Знаете, там, пластилин, или книжки, или мелки, или мозаичные головоломки, или еще что-нибудь, но от этого ведь тоже устаешь, потому-то я и торчу у окна с этим.
С огромной гордостью она показала мне маленький театральный бинокль.
— Можно посмотреть? — спросил я.
Я взял его, приложил к глазам и выглянул за окно.
— Что ж, неплохо, — одобрительно сказал я. Бинокль и впрямь был великолепный. Отец Джеральдины — если это его подарок — не скупился на расходы. Поразительно, насколько ясно отсюда видно и дом номер девятнадцать, и все соседние. Я вернул бинокль Джеральдине.
— Великолепно, — сказал я. — Первый класс!
— Настоящий, — с гордостью ответила Джеральдина. — Не такой, как для малышей, — те годятся только, чтобы похвастать.
— Да, конечно.
— У меня есть блокнот, — сказала Джеральдина. И показала мне блокнот.
— Я в нем записываю, что и когда случилось. Здесь у меня словно наблюдательный пункт, — добавила она. — У меня есть двоюродный брат Дик, мы с ним вместе играем. Мы даже номера машин записываем. Знаете, стоит только начать, а потом уже не остановиться.
— Что ж, неплохая забава, — сказал я.
— Да. К сожалению, по этой улице машины ходят редко, так что скоро, возможно, я брошу это занятие.
— Ты, наверное, знаешь все о людях из тех домишек? Я сказал это будто случайно, но Джеральдина откликнулась тотчас.
— Да, конечно. Правда, имен я не знаю, но я им сама их дала.
— Это, должно быть, очень занятно, — сказал я.
— Вот там, — показала Джеральдина, — живет Маркиза Каррабаса — вон там, где нестриженые деревья. Она похожа на Кота в сапогах. И у нее ужас сколько кошек.
— С одним из них я только что разговаривал, — сказал я. — С рыжим.
— Да, я видела, — сказала Джеральдина.
— У тебя, похоже, острое зрение, — сказал я. — Не думаю, чтобы что-нибудь от него ускользнуло.
Джеральдина довольно улыбнулась. Ингрид открыла дверь и вошла, затаив дыхание.
— У тебя все в порядке?
— Все, — твердо сказала Джеральдина. — Не беспокойся, Ингрид.
Она отчаянно закивала и зажестикулировала.
— Иди, иди готовь.
— Очень хорошо. Я иду. Очень мило, что у тебя гость.