Чай Весна. Часть 2

Панкратов

– Доча! – отчаянно крикнул он. – Ты не понимаешь… Я в таком месте, отсюда… ну, не позвонишь больше. Я вообще не понимаю, где я. Я не понимаю ничего!

– Ну, вот и разберешься пока! – выпалила дочь. – Потом и поговорим. Последние теплые денечки, дай ты отдохнуть. Тем более, ты ж все равно умер, чего ты теперь… Не нуди.

– Ты… – начал Ракитский, собираясь с мыслями. – Ты понимаешь, что у меня ничего более важного, чем ты… всю жизнь… Как ты можешь?

– Да? – издевательски спросил голос. – А почему меня не было там, в доме?

– В

каком доме? – оторопел Ракитский.

– Ну там, где монеты твои, договора – что, забыл, что ли?

Ракитский вспомнил горящий дом, в котором нашел жену, как пытался вывести… Монеты, конечно, там были… Но ведь монеты…

– Монеты – это наша жизнь, понимаешь? – крикнул он в трубку. – И договора. Они обеспечивали наше существование, благодаря только им… Как ты не понимаешь?

– Твое существование, – перебила дочь, – это твое богатство. Все твои ценности! Все, что тебе дорого. Ты что, не понял этого тогда?

– Да все я понял! – взорвался Ракитский. – А ты… когда же поймешь?!

– А я поняла, – ответила дочь, на сей раз невозмутимо, – что меня там не было.

– Так и хорошо, что тебя там не было! – воскликнул Ракитский. – Мало ли что могло случиться.

– Ну, ты чего пап, совсем не… – дочь разочарованно вздохнула. – Ладно, о вас, мертвых, или хорошо, или…

– Слушай! Я знаю, в это трудно поверить, но…

– Да ты поверь сам себе! – перебила дочь. – Что у тебя там было? Ценности? Какие там были ценности? Я там была? Нет. А брат был?! Тоже не было! А друзья твои сгорели там же? Нет! Хоть один? А ты знаешь хотя бы, где они? Когда ты вообще о них думал? Зато твоя кухня, посуда была там, больше ни хрена! Ну, ты задумайся вообще. Хотя чего я…

– Хватит! – резко прервал Ракитский. – Хватит уже! Брат с тобой там, нет?

– Я соединю. Жди на линии.

Ракитский бросил взгляд вверх, к куполу. На него смотрело лицо совсем еще маленького сынишки – годовалого ребенка. Тот, кажется, спал.

– Да, пап, – медленно произнес голос в трубке, и Ракитский почувствовал отстраненность, отчуждение – даже не в словах этих, в самой интонации, с которой они были произнесены. Или, скорее, в отсутствии интонации. Похоже, сын не был рад его слышать. Но он и не был раздражен, как сестра, не был тороплив. Ему было все равно, догадался Ракитский.

– Что-то случилось? – флегматично проговорил сын.

– Я умер.

– А, – безразлично ответили в трубке.

– Понятно, – все тем же медленным голосом произнес сын.

– Слушайте, вам что, всем безразлично? – с отчаянием в голосе спросил Ракитский.

– Нет, – все тот же спокойный голос. – Мне не безразлично. Просто понимаешь, пап… Ну, как бы это сказать…

– Ну что, что?

– У меня появилась девушка.

– И что? – не понял Ракитский.

– Ну как что, пап, – протянул сын, и впервые за разговор его голос дрогнул: в нем появилась эмоция. – У меня наконец появилась девушка. И я сейчас с ней, – голос сына вновь стал спокойным и медленным. – И мы бы хотели побыть вдвоем, ну ты ведь понимаешь…

– Нет! Ни черта я не понимаю. У тебя этих девушек будут еще сотни.

– Пап, – твердо ответил голос, – ты вспомни себя в моем возрасте. Какие сотни?

– А сколько тебе? – оторопело спросил Ракитский и покачал головой: по правде говоря, насчет сотен он погорячился.

– Ну, вот и узнаешь потом, – ухмыльнулся говорящий. – Ты это… звони, поболтаем. Но давай не сейчас, а?

– Но я умер! – вскричал Ракитский, цепляясь за последний аргумент. – Понимаешь, умер. Стальные секиры мне отрубили голову!

– Ну, тогда торопиться некуда! Все, на связи.

Ракитский в бессилии опустился на пол, склонился над сломанным стулом. Свет прожектора изменился: стал мягче и не так резал глаза, но что-то тревожное появилось в этом свете. Он мерцал, словно свеча, дрожащая на ветру. «Самое время гаснуть», – подумал Ракитский и почувствовал дрожь: заметно похолодало.

– У нас здесь перебои с электричеством, – раздался громкий голос, и Ракитский вскочил, рефлекторно схватив отломанную ножку стула. – Идеально не бывает нигде.

Из тьмы проступила фигура человека. Ракитский, как будто что-то вспомнив, неожиданно улыбнулся: он понял, кого увидит сейчас, и это был добрый знак. Значит, его путешествие не закончилось.

Но вышедший из тьмы человек меньше всего походил на ожидаемого. В свете прожектора Ракитский увидел мужчину своего возраста в строгом серебристом костюме, с галстуком. Мужчина был гладко выбрит, а волосы прилизаны. Прожектор «мигнул», и Ракитскому показалось, как сверкнули начищенные туфли вошедшего. Тот дружелюбно улыбался и протягивал руку.

– Я ведь знаю, кто вы, – ответил Ракитский, пожимая теплую и крепкую ладонь. – Вы – месяцы!

– Тебе понадобилось нас семеро, чтоб понять это, – произнес человек густым, бархатным голосом.

– Вы как из сказки, да?

– Не знаю, – рассмеялся человек в костюме. – Никогда не думал об этом.

– Живые месяцы, значит, – продолжил Ракитский. – Вот скажите мне, как это, месяцы? Вот вы же умный вроде человек. Приличный.

– Это для удобства.

– Для удобства? Тот, в панаме, был Август. А ты, значит, Сентябрь?

– Это все формальности, – отмахнулся человек в костюме. – Кому как не вам знать, что в мире их полно?

– Но я же… – растерялся Ракитский, – не в мире. Я в Лесу.

– А вы думаете, что на другой планете находитесь? Или в параллельной реальности? Вы просто приехали в лес. Разве вы этого не помните? Сели в автомобиль, включили музыку…

– Да, но…

– Не нужно ждать от меня откровений. Я отвечаю лишь за свой участок Леса.

– Вы хотя бы знаете, что вы всегда не вовремя? – вздохнул Ракитский. – Вы, месяцы? И ты, и те, что раньше?