Чай Весна. Часть 2

Панкратов

– Сама заработаю, – фыркнула Кристина. Тут расхохотался кучерявый:

– На кого вы там учитесь? На журналисток? – бросил он девушкам. – Заработают они!

«Что я несу? – с ужасом подумал Ракитский. – Что я вообще говорю? Нужно срочно выяснить…»

– Да, ребят, мы вообще едем? Время-то вечер уже, – засуетилась Кристина.

– Едем-едем, – торопливо подтвердил кучерявый и зачем-то добавил: У меня все с собой. Будем всю ночь гулять.

– Может, останемся? – вяло спросил Ракитский.

– Ты вечно вот это «останемся», –

раздраженно бросил парень. – Хватит нудеть уже, город не спит! Поехали в центр.

– Какая разница, в центр-не в центр, – произнес Ракитский. – Мы ж все равно в Лесу?

– В лесу? – удивилась Кристина. – Ребят, вы чего уже, это? Нюхнули?

– Кристинка, пойдем, – кучерявый резко схватил девушку за руку и рванул вперед. – Пускай догоняют, лесники.

Кристина обернулась и подмигнула подруге. Ракитский бросился было догонять, но вдруг Полина сказала спокойным и усталым голосом:

– Да стой ты. Видишь же, не надо им мешать.

Ракитский растерянно смотрел вслед уходящим: парень приобнял девушку и что-то рассказывал ей, та снова громко смеялась. Потом словно очнулся и посмотрел на Полину: «Какая красивая девушка. Такая притягательная… Как он не видит, этот болван».

Повинуясь внезапному порыву, Ракитский поднес ко рту банку и выпил в несколько больших, жадных глотков. Смял в руке банку и бросил в ту же урну:

«Я сейчас сдохну от этой дряни».

– Молодец, – тихо сказала Полина, улыбаясь. – Мужик.

Она стояла в длинном бежевом пальто, в берете с едва державшимся на нем пластмассовым цветком, в черных, слегка испачканных сапожках – и трогательными листьями в руках. Ракитский подошел к ней вплотную и ощутил нестерпимое желание обнять, прижать к себе, поднять в воздух и кружить, кружить ее над землей… Но не мог даже пошевелиться, протянуть к ней руку – что-то мешало. Это была не робость, не слабость – а какой-то внешний, почти материальный, но невидимый барьер, возникший между ними. Дул ветер, и колыхался на берете пластмассовый цветок.

– Полина, – твердо сказал Ракитский, – ничего не делай. Дай мне посмотреть в твои глаза.

Подозрения терзали Ракитского, и нужно было срочно, не медля понять, кто он? Какой он здесь, в этом месяце? На мгновение подумал, что встретится в ее глазах с собой – двадцатидвухлетним беспечным юношей, тоскующим без любви, проводящим время в случайных компаниях, в распитии, разнюхивании, курении, в убийстве времени и себя, в бесполезном ожидании чего-то, шатаниях по парку. Но все оказалось не так.

Из ясных и влажных глаз девушки на него смотрело его взрослое лицо – усталое, задерганное, но осмысленное, взрослое, разве что давно не бритое. И на нем все тот же черный пиджак – потрепанный, но дорогой. Это был он сам – Ракитский – тот, что приехал на автомобиле в лес – отдохнуть, подумать. Человек с семьей, человек с работой. Человек, давно не удивлявшийся ничему. Он облегченно вздохнул и благодарно улыбнулся девушке.

– Понравилось? – заинтересованно спросила та.

– Бывало и получше, – скривился Ракитский. – Пойдем догонять их.

– Зачем? – шепнула девушка, но он уже отстранился и побрел вперед.

– Я хочу сказать тебе кое-что, – тихо произнесла Полина.

Ракитский обернулся. На бежевом пальто девушки, с левой стороны, возле груди, появилось красное светящееся сердечко. Оно увеличивалось и вновь уменьшалось, видимо, изображая пульсацию, а рядом с сердцем алела надпись, но она не пульсировала, а лишь мерцала, пропадая и появляясь вновь:

(+1).

Ракитский двинулся к девушке, мотая головой, словно пытаясь стряхнуть видение, но ни сердце, ни надпись, ни скобки с цифрой никак не желали пропадать.

– Как такое может быть? – потрясенно спросил Ракитский.

– Пойдем, – девушка взяла его под руку, и они продолжили путь по мосту. – Не торопись, мы хотя бы так можем побыть вместе.

– Мы опоздаем! – воскликнул Ракитский, но тут же подумал: «Куда я вообще тороплюсь? Ведь знаю уже: Кристина – она никуда не уедет. А парень? Да бог с ним. И без него хорошо. Что же за бред?»

Тем не менее, тут же продолжил: – Уедут ведь! Уедут без нас!

– А может, так лучше? – девушка рассмеялась, но в этом смехе Ракитскому почудилось что-то нервное и отчаянное. «Кто эта девушка? Какую роль она играет в моей жизни? Ведь тогда… я не помню ее… Не замечал. Почему же мне так хорошо рядом с нею теперь, как будто я там, где нужно, там, где и должен быть… На своем месте». Он только сейчас заметил, как Полина пьяна. Она даже пошатывалась и, если бы не держалась за рукав своего спутника, вполне могла бы упасть.

– Я так хочу, чтобы все повторилось… Точнее, закончилось. Как тогда, – улыбнулась она.

Ракитский заметил, как «+1» в скобках сменилось на «0», и, померцав немного, надпись исчезла, а вместе с ней и сердце. «Не померещилось», – подумал он и, прокашлявшись, осторожно спросил Полину:

– Ты о чем?

– Ну, брось ты, – ласково сказала Полина. – Разве не помнишь? Какой ты тогда был страстный, нетерпеливый… Сильный такой, красивый («И наверняка пьяный», подумал Ракитский). Я долго буду помнить… Ракитский, – вздохнула она.

– У меня есть имя.

– Знаю, – вздохнула девушка. – А мне твоя фамилия запомнилась. Необычная. Что она значит?

– Я ж говорил тебе, Полин, – рассмеялся Ракитский не своим голосом. – Ты каждый раз это спрашиваешь, на каждой встрече!

– Мне интересно! – искренне возмутилась девушка.

– Это ива, плакучая ива. Символ смирения, так говорят. Ну, в смысле сама ракита, а от нее и Ракитский, – он сам удивлялся собственным словам. – Здесь в парке их, кстати, много. А еще, мне говорили, деревенька такая есть. Где-то под Нижним Новгородом. Типа Ракитский – это тот, кто из Ракиты.