Чайльд Гарольд

Байрон Джордж Гордон

XXXII.

Что земли лузитанцев разделяетС Испанией? Китайская ль стена?Сиерра ли там скалы возвышает,Иль льется Того светлая волна?Разделены те страны не стеною,Что их вражде могла платить бы дань,Не быстро протекающей рекою,Не цепью гор высоких, сходной с тою,Что южной Галлии указывает грань.

XXXIII.

Нет, ручейком ничтожнейшим; [34] со стадомЯвляется пастух порою там,Презрительным окидывая взглядомМеста, принадлежащие врагам.Простолюдины горды как вельможиВ Испании: понятна их вражда;Ведь с ними лузитанцы мало схожи:Они – рабы, при этом трусы тоже;Рабов подлее их найти не без труда.

34

Если Байрон (ср. строфу XLIII) на пути из Лиссабона в Севилью проезжал по равнине Альбуэры, то он должен был переехать через испанскую границу между Эльвасом и Бадахосом. В таком случае «ручеек» есть речка Кайя.

XXXIV.

Воспетая в балладах, Гвадиана, [35] Пугая взоры мрачною волной,Близ этих мест течет. Два вражьих стана,Когда-то здесь

сойдясь, вступили в бой.Здесь рыцари, чтоб счет окончить старый,Настигли мавров. Долго бой кипел;Удары наносились за удары;Чалма и шлем, во время схватки ярой,Встречалися в реке, где плыли груды тел.

XXXV.

О край, стяжавший подвигами славу!Где знамя, что Пелаг в боях носил, [36] Когда отец-изменник, мстя за Каву,В союзе с мавром, готам смерть сулил?Ты за погром сумел отмстить жестоко…Близ стен Гренады враг был побежден;Померкла пред крестом луна пророка;Умчался враг, и в Африке далекойСтал мавританских дев звучать унылый стон.

35

Байрон, по-видимому, уже успел настолько ознакомиться с испанским языком, что был в состоянии понимать и ценить произведения народной поэзии, не имеющей себе ничего подобного в Европе. Он перевел одну из лучших баллад о гренадской войне, «Romance muy doloroso del sitio у toma de Alhama».

36

«Дочь графа Юлиана, испанская Елена. Пелайо отстаивал свою независимость в крепостцах Астурии, а потомки его наследников, спустя несколько столетий, завершали свою борьбу с маврами завоеванием Гренады» (Прим. Байрона).

«Почти все испанские историки, а также и народное предание, считают причиною нашествия мавров насилие, совершенное королем Родригом над Флориндой, которую мавры звали Кабой или Кавой. Это была дочь графа Юлиана, одного из главных готских полководцев, которому поручена была оборона Сеуты против мавров. Оскорбленный неблагодарностью своего государя и позором дочери, граф Юлиан забыл долг христианина и патриота и, вступив в союз с Мусой, наместником калифа в Африке, поддержал вторжение в Испанию сарацин и африканцев под начальством знаменитого Тарика. Результатом этого вторжения было поражение и смерть Родрига и занятие маврами почти всего полуострова. Испанцы ненавидят память Флоринды и, по словам Сервантеса, никогда не дают этого имени женщине, называя им только собаку (Примеч. Вальтер Скотта. Ср. Пушкина, «Родриг»).

«Крест Победы», сделанный из астурийского дуба и служивший знаменем для Пелайо (Пелага) в сражении с маврами при Кангасе (718 г.), по преданию, упал с неба. Он хранится в Овиедо. Мавры были окончательно изгнаны из Гренады в 1492 г., в царствование Фердинанда и Изабеллы.

XXXVI.

Тем подвигом все песни края полны; [37] Таков удел деяний прежних лет;Когда гранит и летопись безмолвны,Простая песнь их сохраняет след.Герой, склонись пред силой песнопенья!Ни лесть толпы, ни пышный мавзолейТебя спасти не могут от забвенья;Порой историк вводит в заблужденье,Но песнь народная звучит в сердцах людей.

XXXVII.

«Испанцы, пробудитесь!» Так взываютК вам рыцари, кумиры дней былых;Хоть копья в их руках уж не сверкаютИ красных перьев нет на шлемах их,В дыму, под рев орудий непрерывный,Их грозный зов звучит: «Вооружась,Воспряньте все!» – исполнен силы дивной,Ужель утратил власть тот клич призывный,Что в Андалузии сроднил с победой вас?

37

Намек на романсеро и рыцарские поэмы (cabellerias) XVI века.

XXXVIII.

Чу! конский топот слышен средь проклятий;Кого окровавленный меч настиг?Ужель спасать вы не пойдете братийОт деспотов и от клевретов их?Грохочут пушки; залпов их раскатыЗловеще эхом гор повторены,Они твердят о том, что смертью взятыРяды бойцов. Все ужасом объяты,Когда является во гневе бог войны. [38]

XXXIX.

Кровавыми сверкая волосами,С горы на бойню смотрит исполин;Он все сжигает гневными очамиИ в царстве смерти властвует один.С ним рядом разрушенья дух лукавый,Что чествовать победы будет зла.Сегодня три могучие державыСойдутся здесь и вступят в бой кровавый;Как счастлив исполин, – ему лишь кровь мила!

38

Death ride upon the sulphyry Siroc, т. е. смерть верхом на удушливом (сернистом) Сирокко.

«Сирокко – сильный горячий ветер, дующий по целым неделям в Средиземном море от Архипелага. Его свойства хорошо известны всем, кто проезжал через Гибралтарский пролив». (Прим. Байрона).

XL.

Когда средь войск ни друга нет, ни брата,Вас может восхитить сраженья вид;Как рати разукрашены богато!Как весело оружие блестит!Подобно стае псов, что травле рада,Несется войско бешено вперед;Но будет ли для многих лавр наградой?Храбрейшие погибнут в пекле ада:Бог брани, с радости, всех павших не сочтет.

XLI.

Три армии стеклись сюда для битвы;Внушителен знамен трех наций вид!Звучат на трех наречиях молитвы.Сюда сошлись: испанец, галл и бритт,Союзник-друг, услужливый без меры(Не лучше ли в своей отчизне пасть?).Войска, являя храбрости примеры,Удобрят только нивы ТалаверыИ хищных воронов накормят кровью всласть. [39]

39

Сражение при Талавере началось 27-го июля 1809 и продолжалось два дня. Так как Байрон приехал в Севилью, вероятно, 21-го или 22-го, то он не мог быть очевидцем какой-либо части этого сражения. В письме к матери от 11-го августа он говорит: «Вы слышали о сражении близ Мадрида. В Англии назовут его победой, – хороша победа! Двести офицеров и пять тысяч солдат убито, – и все англичане, а у французов силы не убавилось. Я хотел было присоединиться к армии, по нам надо торопиться к Средиземному морю».

В письме к полковнику Малькольму от 3-го дек. 1809 Веллингтон сознается, что результат сражения был скорее нравственный, чем материальный. «Сражение при Талавере, без сомнения, было одно из самых тяжелых сражений в наше время. Жаль, что вследствие несчастной негодности испанцев… слава есть единственный результат, нами достигнутый. Мне предстоит очень трудная задача… При таких обстоятельствах можно потерпеть поражение, но нечестно было бы отклоняться от своего долга».

XLII.

Здесь павшие сгниют; гнались за славойБезумцы, что искали громких дел;Они ж служили деспоту забавой.Он пролагал свой путь чрез груды тел.Какой же был тот путь? – лишь путь обмана.Найдется ли на свете уголок,Что был бы принадлежностью тирана?Его лишь склеп, где, поздно или рано,Предастся тленью он, забыт и одинок.

XLIII.

О, Албуэра! славу и кручинуТы сочетала. Мог ли мой геройПредвидеть, чрез твою несясь равнину,Что скоро в ней кровавый грянет бой?Пусть павшие вкушают мир забвенья!Победный лавр пусть радует живых!Великий день! До нового сраженьяТолпы ты будешь слышать прославленьяИ воспоет тебя поэт в стихах своих… [40]

40

Сражение при Альбуэре (16-го мая 1811), где англичане, под начальством лорда Бирсфорда, разбили Сульта, было своего рода Пирровой победой. «Еще одно такое сражение и мы пропали», писал Веллингтон. «Большого труда стоит мне все опять поправить». Говорят, что французы потеряли в этом сражении от 8 до 9 тыс. человек, англичане – 4158, испанцы – 1365. Альбуэра прославлена Вальтер Скоттом в его «Видении короля Родерика». В октябре 1811 вышла анонимная поэма: «Сражение при Альбуэре».

XLIV.

Довольно воспевать любимцев брани;Победный лавр их не продолжит дней;Чтоб мир узнал о славе их деяний,Должны погибнуть тысячи людей.Пускай наемщик гонится за славойИ, веря ей, кончает жизнь в бою:Он дома мог бы в свалке пасть кровавойИль, очернен разбойничьей расправой,Тем опозорить бы отчизну мог свою!

XLV.

Гарольд затем направил путь к Севилье; [41] Она еще свободна от цепей,Но ей грозят погибель и насилье,И не спастись от разрушенья ей:Враги уж в расстояньи недалеком…Не пали бы ни Илион, ни Тир,Когда б бороться можно было с рокомИ, злобно издеваясь над пороком,Пред Добродетелью склонялся б грешный мир.

41

«В Севилье», писал Байрон матери в августе 1809 г., – «мы жили в доме двух незамужних испанок, женщин с характером. Старшая – красавица, младшая недурна. Свобода обращения, здесь общепринятая, меня нисколько не удивила; а из дальнейших наблюдений я убедился, что сдержанность не составляет отличительной черты испанских красавиц. Старшая почтила вашего недостойного сына совершенно особым вниманием, с большою нежностью обняла его при отъезде (я пробыл там всего три дня), отрезала прядь его волос и подарила собственный локон, фута в три длиною, который я вам посылаю и прошу сберечь до моего возвращения. Ее последние слова были, «Adios, tu hermoso; me gusto mucho», – прощай: красавец; ты мне очень понравился!»

XLVI.

Но граждане Севильи, бед не чуя, [42] По-прежнему разгулу преданыИ дни проводят, радостно ликуя;Им дела нет до язв родной страны!Звучит не бранный рог, а звон гитары; [43] Веселию воздвигнут здесь алтарь;Грехи любви, что не боятся кары,Ночной разврат и сладострастья чарыВ Севилье гибнущей все царствуют, как встарь.

XLVII.

42

В конце января 1810 г. францусские войска подошли к Севилье; этот веселый город не последовал примеру Сарогосы и Хероны и после непродолжительных переговоров сдался со всеми своими запасами, пушечными заводами и полным арсеналом.

43

Гитара – не точный перевод. В подлиннике Rebeck – музыкальный двухструнный смычковый инструмент, занесенный в Испанию, как полагают, маврами.

Не так живет крестьянин; он с женоюСкрывается, боясь взглянуть на дол,Что может быть опустошен войною…Прошла пора, когда он бодро шелВ вечерний час домой, покинув нивы,И танцевал фанданго при луне.Властители! когда б тот мир счастливый,Что вы губить не прочь, вкусить могли вы,Народ бы ликовал, не слыша о войне.

XLVIII.

Лихой погонщик, мчась дорогой ровной,Поет ли песнь возлюбленной своей,Кантату ль в честь любви, иль гимн духовный?Нет, он теперь поет Viva el Rey! [44] Воинственны слова его напева,Годоя [45] он клянет за лживый нрав;При этом вспоминает, полный гнева,Что вверилась Годою королева,Преступную любовь изменой увенчав…

44

«Viva еu Roy Fernando!» – да здравствует король Фердинанд! – припев большей части испанских патриотических песен. В них, главным образом, осуждается старый король Карл, королева и «князь мира». Я слышал их иного; напев некоторых из них красив. «Князь мира» Годой, потомок древней, но захудавшей фамилии, родился в Бадахосе, на границе Португалии, и сначала служил в рядах испанской гвардии; затем он обратил на себя внимание королевы и сделался герцогом Алькудийским и пр. и пр. Этого человека все испанцы винят в разорении своей родины». (Прим. Байрона).

45

Мануэль де Годой (1767–1851) получил титул «Князя мира» (Principe de la Paz) в 1795 г., после Базельского договора, по которому более половины острова Сан-Доминго уступлено было Франции. Время, когда он был первым министром и главным начальником королевской полиции, было временем политического упадка Испании, и еще до начала войны общественное мнение видело уже в нем виновника разорения и унижения страны. Его карьера окончилась прежде, чем Байрон начал свое путешествие. Во время восстания в Аранхуэсе, 1719 марта 1808 г., когда Карл IV отрекся от престола в пользу своего сына, Фердинанда VII, Годой был спасен от ярости народа только заключением в тюрьму. Затем, в мае, когда сам Фердинанд был уже увезен пленником во Францию, Годой, по настоянию Мюрата, был освобожден, и ему приказано было сопровождать Карла в Байонну и убеждать своего бывшого государя вторично отречься от престола в пользу Наполеона. Остальное время своей долгой жизни он провел сначала в Риме, а потом – в Париже, в изгнании и нужде. По словам историка пиренейской войны, Нэпира, ненависть к Годою, который в действительности был мягким и добродушным человеком, объясняется испанскою злобой и национальными предрассудками. Его предательство было, по крайней мере, настолько же результатом интриг Фердинанда, насколько следствием его собственного честолюбия. Другое и, может быть, более верное объяснение народной ненависти к Годою заключается в его предполагаемом безбожии и хорошо известном равнодушии к церковным обрядам, на которое еще на много лет перед тем обращено было внимание инквизиции. Крестьяне проклинали Годоя, потому что попы радовались его падению.

XLIX.

Равнина, окаймленная скалами, [46] Где башни мавританские видны,Была недавно попрана врагами:Сроднились с ней все ужасы войны…Здесь ядер след; там луг, конями смятый;А вот гнездо дракона; у врагаТолпой крестьян те скалы были взяты,С тех пор они для всех испанцев святы:Над неприятелем победа дорога.

L.

Кого не встретишь здесь с кокардой красной? [47] Она убор отчизны верных слуг;Взглянувши на нее, испанцу ясно,Что перед ним не злобный враг, а друг;Беда пренебрегать ее защитой, —Кинжал остер, удар неотразим!Давно б враги уж были перебиты,Когда бы мог кинжал, под платьем скрытый,Зазубрить вражий меч иль скрыть орудий дым.

46

С высот Сиерра-Морены путешественникам открывается вид на «длинную равнину» Гвадалкивира и на горы Ронды и Гранады с их фортами, «прилепившимися повсюду точно орлиные гнезда». Французы, под начальством Дюпона, вступили в горы Морены 2-го июля 1808 г.; 7-го июня они овладели мостом у Алколеи и заняли Кордову, но 19-го июля были разбиты при Байлене и принуждены сдаться. Следы этих сражений и видел Байрон. «Драконово гнездо» – древняя цитадель Хаэн, охраняющая окраины Сиерры «как сторожевой цербер». Она была взята французами, но снова отбита у них испанцами в начале июля 1808 г.

47

«Красная кокарда с вензелем Фердинанда VII». (Прим. Байрона).