Чайльд Гарольд

Байрон Джордж Гордон

IV.

Кружился в свете он, как на простореКружится мотылек среди лучей;Не мог предвидеть он, что злое гореЕго сразит нежданно в цвете дней;Но вот година тяжкая настала:Узнал он пресыщенье, а оно,Как чаша бед, приносит мук не мало.В краю родном Гарольду тесно стало;Так в келье схимнику и душно, и темно.

V.

Грехов не искупая, он стезеюПреступной шел. Красивых славя жен,Гарольд был очарован лишь одною, [12] Но с ней, увы! не мог сойтися он…Как счастливо, что ласкою развратаНе запятнал он светлый свой кумир:Измена за любовь была бы платой.Жену б он разорил безумством тратыИ вынесть бы не мог семейной жизни мир.

12

Мэри Чаворт, о которой еще не раз будет речь. Ср. «Стансы к одной даме, при отъезде из Англии», «Сон» и биографию Байрона. Мэри-Анна Чаворт, внучка Чаворта, убитого в поединке лордом Вильямом Байроном в 1765 г.,

вышла замуж, в августе 1805 г., за Джона Местерса. Она умерла в феврале 1832 г.

VI.

Пресыщен всем, утратив счастья грезы,Он видеться с друзьями перестал;В его глазах порой сверкали слезы,Но гордый Чайльд им воли не давал.Объят тоской, бродил он одиноко,И вот решился он свой край роднойПокинуть, направляясь в путь далекий;Он радостно удар бы встретил рокаИ скрылся б даже в ад, ища среды иной.

VII.

Покинул Чайльд-Гарольд свой замок старый;Под гнетом лет, казалось, рухнет он,Его ж щадили времени удары:Держался он массивностью колонн.Там некогда монахи обитали, [13] Теперь же суеверия приютТеатром стал пафосских сатурналий;Могли б подумать старцы, что насталиИх времена опять, коль хроники не лгут.

13

При прежнем владельце Ньюстада в озере найден был медный орел, внутри которого, в числе разных документов, оказалась жалованная грамота Генриха V, дающая «полное прощение за все преступления, совершенные монахами ранее 8-го минувшего декабря, за исключением убийств, если таковые совершены были после 19-го ноября». Монахи были постоянным источником разного рода забав для ньюстэдских «кутил». Френсис Годжсон насмешливо вспоминает о них в стихах «На развалинах аббатства в романтической местности»: «Утренний колокол, глухо раздаваясь в лесной просеке, уже не станет вызывать жирного аббата из его сонной кельи, предупреждая девицу (если только девица была там), что ей пора бежать», и пр.

VIII.

Порою, словно тайну вспоминая,Измену иль погибшую любовь,За пиршеством, немую скорбь скрывая,Сидел Гарольд, сурово хмуря бровь;Но тайной оставалася тревогаЕго души; друзьям он не вверялЗаветных дум и шел своей дорогой,Советов не прося; страдал он много,Но в утешениях отрады не искал.

IX.

Хоть он гостей сзывал к себе не малоНа пиршества, все ж не имел друзей; [14] Льстецов и паразитов окружалаЕго толпа; но можно ль верить ей?Его любили женщины, как мота:Сокровища и власть пленяют жен(При золоте метка стрела Эрота);Так рвутся к свету бабочки; оплотаТам ангел не найдет, где победит Мамон.

14

В изображении одиночества Ч.-Гарольда, покинутого друзьями, отразилась одна подробность из личной жизни Байрона: старый школьный товарищ отказался провести с ним последний день перед отъездом его в путешествие, повинившись в письме, что он обещал своей матери и нескольким дамам пойти с ними по магазинам. Это был, по всей вероятности, лорд Делавар. «О, дружба!» говорил Байрон Далласу. «Я не верю, чтобы здесь остался кто-нибудь, кроме вас и вашей семьи, да еще, может быть, моей матери, кто бы беспокоился обо мне». Впрочем, по замечанию Чарльза Лэмба, Байрона нельзя понимать слишком буквально. Конечно, он был огорчен поступком товарища, и впоследствии, с целью усилить трагическое положение Ч.-Гарольда, придал этому частному случаю общее значение.

X.

Гарольд не обнял мать, пускаясь в море,С любимою сестрой в отъезда часНе виделся; [15] души скрывая горе,Уехал он, с друзьями не простясь;Не потому он избегал свиданья,Что был и тверд, и холоден, как сталь,Нет! Кто любил, тот знает, что прощаньяУсугубляют муку расставанья…Лишь горестней нестись с разбитым сердцем в даль.

XI.

Богатые владенья, замок старыйПокинул он без вздохов и без мук,Голубооких дам, которых чары,Краса кудрей и белоснежных рукМогли б легко отшельника святогоВвести в соблазн, – все то, что пищу датьПорывам сладострастия готово…Ему хотелось мир увидеть новыйИ, посетив Восток, экватор миновать. [16]

15

В одной из зачеркнутых строф прощания Ч.-Гарольда (см. ниже) он жалуется, что не видел сестры своей «уж более трех лет». Августа Байрон (род. в январе 1783, ум. в ноябре 1851), единокровная сестра поэта, по смерти своей воспитательницы-бабушки, графини Гольдернес, жила с детьми своей матери, леди Чичестер и герцогом Лидсом, иногда же гостила у своего двоюродного брата, графа Карлейля, и в семье генерала Гаркорта. В 1807 г. она вышла за своего родственника, драгунского полковника Джорджа Ли (Leign). С конца 1805 г. Байрон находился с нею в более или менее постоянной переписке, но личных свиданий между ними не было.

16

«На ваше замечание о выражении: «Central line (центральная линия, т. е. экватор) я могу ответить только, что до отъезда своего из Англии Ч.-Гарольд имел твердое намерение проехать в Персию и вернуться через Индию, чего он не мог бы сделать, не пересекая экватора», писал Байрон Далласу 7 сент. 1811. О своем намерении поехать в Персию в марте или не позже мая 1809 г. Байрон говорит в письме к матери от 7 октября 1808 г.

XII.

Надулись паруса; как будто вторяЕго желаньям, ветер резче стал;Поплыл корабль, и скоро в пене моряБесследно скрылся ряд прибрежных скал.Тогда в душе Гарольда сожаленьеПроснулось, может быть; но ничегоОн не сказал и скрыл свое волненье,Он твердым оставался в то мгновенье,Как малодушный плач звучал вокруг него.

XIII.

В вечерний час, любуяся закатом,Он арфу взял; под бременем тревогЛюбил он волю дать мечтам крылатым,Когда никто внимать ему не мог;И вот до струн коснувшися рукою,Прощальную он песню затянул,В то время, как корабль, в борьбе с волною,Катился в даль, и, одеваясь тьмою,Его родимый край в пучине вод тонул.

ПРОЩАНИЕ ЧАЙЛЬД-ГАРОЛЬДА

1.

Прости! Родимый берег мойВ лазури тонет волн;Бушует ветр, ревет прибой;Крик чайки грусти полн.В пучине солнце гасит свет;За ним нам вслед идти;Обоим вам я шлю привет!Мой край родной, прости!

2.

Нас ослепит зари краса,Лишь мир простится с тьмой;Увижу море, небеса,Но где ж мой край родной?Мой замок пуст; потух очаг;Весь двор травой зарос;Уныло воет в воротахПокинутый мной пес…

3.

– Малютка паж! [17] под гнетом думТы плачешь, горя полн;Тебя страшит ли ветра шум,Иль грозный ропот волн?Не плачь! Корабль надежен мой…Он быстро мчится в даль,За ним и сокол наш лихойУгонится едва ль.

4.

«Пускай бушует шквал, ревя, —Я бури не боюсь!Но не дивись, сэр Чайльд, что яИ плачу и томлюсь.С отцом и с матерью роднойРасстаться ль без тревог?Моей опорою однойОстались ты да Бог!

17

Это был Роберт Руштон, сын одного из ньюстэдских фермеров. «Роберта я возьму с собой», писал Байрон матери, перед отъездом, из Фальмута, 22 июня 1809 г. «я его люблю, потому что и у него, как и у меня, кажется, вовсе нет друзей. Скажите г. Руштону, что сын здоров и ведет себя хорошо». Однако мальчик так затосковал по родине, что Байрону пришлось уже из Гибралтара отправить его домой, под наблюдением старого слуги Джозефа Муррея, который провожал Байрона до этого пункта. При этом Байрон написал отцу Роберта письмо, в котором очень хорошо отозвался о поведении мальчика и назначил на расходы по его воспитанию 25 ф. в год на три года.

5.

Благословил отец меня,Но слезы мог сдержать;Пока ж не возвращуся я,Все будет плакать мать».– Пусть скорбь мрачит твои черты.Дитя! когда б я былДушой невинной чист, как ты,И я бы слезы лил.

6.

Ты бледен, верный мой слуга, [18] Тебя печаль гнетет…Боишься ль встретить ты врага,Боишься ль непогод?– «О, нет, я с страхом незнаком,Он чужд душе моей;Но жаль жены; покинув дом,Я все скорблю о ней.

18

Слуга Байрона Вильям Флетчер. Он служил поэту 20 лет, ухаживал за ним во время его предсмертной болезни и привез его останки в Англию. Байрон нередко подшучивал над своим верным «йоменом». Так, напр., в одном из писем к матери он говорит: «Флетчер не из храброго десятка; он требует таких удобств, без которых я могу обойтись, и постоянно вздыхает о пиве, говядине, чае, о своей жене и черт знает, о чем еще. Однажды ночью мы были захвачены грозой, а в другой раз чуть не потерпели кораблекрушения. В обоих случаях он совершенно растерялся: в первый раз – от страха голода и бандитов, а во второй – от страха утонуть. Глаза у него немного распухли, – не то от молнии, не то от слез, не знаю, отчего. Я всячески старался его утешить, но он оказался неисправным. Он посылает шесть вздохов своей Салли (Саре, жене). Я поселю его на ферме: он был мне верным слугой, и Салли – хорошая женщина». Впоследствии, после разных приключений на суше и на море, Флетчер открыл в Лондоне «итальянскую» лавочку.

7.

Она близ замка твоегоЖивет; что ей сказать,Коль дети спросят, отчегоС отцом в разлуке мать?»– Ты прав; понятна скорбь твоя,Мне ж ничего не жаль…Не так душою нежен яИ мчусь со смехом в даль.

8.

Коварным вздохам лживых женВозможно ль верить? Нет!Измена, что для них закон,Их слез смывает след.Я не тужу о дне быломИ не страшуся гроз.Больней всего, что ни о чемНе стоит лить мне слез. [19]

19

«Я покидаю Англию без сожаления, и вернусь туда без радости», писал Байрон Годжсону из Фальмута, 25 июня 1809. «Я похож на Адама, – первого человека, осужденного на изгнание, но у меня нет Евы, и я не ел яблоков, кроме диких и кислых». В другом письме к тому же лицу, из Лиссабона, читаем: «Все, что угодно, лучше Англии, – и до сих пор я бесконечно радуюсь своему путешествию».

9.

Я одинок; средь волн морскихКорабль меня несет;Зачем мне плакать о других:Кто ж обо мне вздохнет?Мой пес, быть может, два, три дняПовоет, да и тот,Другим накормленный, меняУкусит у ворот. [20]

10.

Корабль! валы кругом шумят…Несися с быстротой!Стране я всякой буду рад,Лишь не стране родной.Привет лазурным шлю волнам!И вам, в конце пути,Пещерам мрачным и скалам!Мой край родной, прости!

20

«Я не намерен переделывать 9-ю строфу Прощания», писал Байрон Далласу, 23 сентября 1811: «у меня нет основания считать свою собаку лучше прочих скотов – людей; а рассказы об Аргусе, как известно, – миф».