Чеченский излом. Дневники и воспоминания
Шрифт:
Я привык доверять подчиненным мне офицерам. Если сказал мне комбриг, например, что его люди к бою готовы, значит — готовы, верю. Ну, есть, конечно, и такие, что требуют контроля. Однако это скорее исключение, подтверждающее правило.
Дотошность и даже въедливость Квашнина — одна из главных черт его характера. Иногда это меня просто раздражало, а бывало, наоборот, — восхищало.
Помню, когда Квашнина в декабре 1994 года назначили руководить всей чеченской кампанией, под каток его дотошности, въедливости попал генерал, возглавлявший группировку одного из направлений. Он регулярно докладывал Квашнину об успехах.
— Объясни,
— Там-то и там-то, — отвечал генерал, называя точку на карте вблизи передовой.
Квашнин тут же после доклада сел в вертолет и полетел в названный пункт. Приземлился, а там — ни КП, ни войск. Командующий скрипнул зубами, но промолчал.
— Генерал, я нахожусь на том месте, которое ты мне указал! Немедленно прибыть ко мне, — зло выпалил он в эфир…
По прибытии этот генерал тут же был отстранен от руководства, а позже и уволен из Вооруженных Сил.
— Он для меня вычеркнут, — несколько отрешенно сказал Квашнин.
Это страшная фраза в устах Квашнина: не дай бог кому-либо удостоиться такого отзыва.
Перед самым началом второй чеченской кампании этой беспощадной характеристики добился генерал С. Он достойно показал себя в первую войну, успешно продвигался по карьерной лестнице (кстати, при поддержке того же Квашнина), однако на каком-то этапе то ли голова закружилась от успехов, то ли просто слишком расслабился… Короче говоря, в довершение служебных упущений еще и увлекся алкоголем, а, как уже догадывается читатель, Квашнин не терпел «друзей зеленого змия».
— Он для меня вычеркнут! — отрубил Квашнин и отправил генерала С. куда-то на задворки армии, во внутренний округ, подальше от Кавказа.
«Чтоб добрым быть, нужна мне беспощадность», — любил повторять Анатолий Васильевич. Эта беспощадность к провинившимся, с одной стороны, вызывает симпатию, с другой — в дрожь бросает своей резкостью и категоричностью.
Не могу не вспомнить еще и об умении убеждать собеседника в своей правоте. У Квашнина это — какое-то от природы врожденное качество. Будучи человеком дальновидным, с четкой системой взглядов, с устоявшимся мировоззрением, Квашнин всегда очень аргументированно и последовательно отстаивает свою позицию, ломая даже самую крепкую «оборону». «Если не мы, то кто?!» — часто говорит он.
Помню, после отражения агрессии бандитов в Дагестане он поставил перед В. Казанцевым — в то время командующим войсками СКВО — задачу на подготовку ввода войск в Чечню. Казанцев, да и не только он, поначалу воспринял это с недоумением.
— В Чечню без письменного приказа не пойдем! — категорично заявили генералы. — Чтобы нас опять называли оккупантами?!
И о фактическом суверенитете Чечни Квашнину говорили, и о договоре Ельцина и Масхадова, и о возможной международной реакции, и об уроках первой кампании… Мы в тот момент не боялись обвинений в свой адрес. Просто предельно честно излагали свои взгляды на такую неожиданную постановку вопроса.
Упирались долго, но… безнадежно. Квашнин своей логикой смял наши позиции, как танк — старый штакетник. Не силой приказа, но аргументами здравого смысла склонил на свою сторону.
— Если не сейчас, когда они (незаконные бандитские формирования) вероломно напали на мирных людей соседнего Дагестана, всему свету показав истинное свое лицо, — говорил Квашнин, — то уже никогда больше. Потому что через год с ними не
Это лишь малая толика аргументов Квашнина. Нет смысла приводить здесь остальные. Потому что не только в ней дело. Анатолий Васильевич давно уже знал и видел то, чего еще не знали и не видели многие из нас. Именно он убедил Путина и Ельцина в необходимости провести контртеррористическую операцию на территории Чечни. Именно он предугадал, что население республики будет встречать федералов с другим настроем, нежели в первую войну.
— Чеченцы сами устали за три года от бандитского режима. Никакого всенародного сопротивления нашим войскам не будет, — доказывал он.
Ладно, согласился Кремль. Но разрешил проведение операции только в северных районах Чечни: на юг, за Терек — ни ногой.
Однако первые результаты ввода войск приятно поразили, кажется, даже самого Квашнина. Нас встречали как освободителей. Чеченцы на броню цветы кидали, солдат молоком поили. «Ну, раз такое дело, — решили наверху, — тогда полный вперед!» И мы двинули полки за Терек.
Квашнин во всем оказался прав. От стратегической идеи до деталей. Всем мозги вправил на место: и нам, военным (от генерала до солдата), и политикам. Теперь можно посмеяться над нашими заблуждениями, но мы действительно не ожидали такой поддержки ни в российском обществе вообще, ни в Чечне в частности.
Ох, как же рисковал Квашнин, принявшись в одиночку ломать тогдашние страхи и стереотипы мышления чуть ли не всей российской государственной машины! Представляю, как он переживал, сколько душевных мук испытал за все эти годы, начиная с декабря 1994-го, когда принял на себя командование в Чечне. И ведь победил. Думаю, за это не только я перед ним мысленно снимаю шляпу.
«Даже подушка полководца не должна знать его мыслей», — часто говорил начальник Генштаба. И не только говорил. Во всей его деятельности прослеживалось нормальное для военного человека желание предотвратить утечку конфиденциальной информации.
Помню, как еще в канун горных операций 1995 года Квашнин «секретничал»: даже командиры полков получали конкретную задачу лишь за полчаса (!) до начала ее выполнения. Конечно, с одной стороны, это плохо — нет времени на подготовку. Однако, с другой стороны, нас всех просто бесили факты сливания наших секретов боевикам. То ли кто-то продавал военную информацию бандитам за деньги, то ли у них слишком хорошо был поставлен радиоперехват и разведка, то ли все, вместе взятое.
Зная это, Квашнин всеми способами старался обеспечить скрытность наших планов. Вплоть до того, что запускал «дезу» федеральным командирам, не исключая возможности чьего-то предательства. При нем обычной стала практика, когда в курсе планируемой операции было всего два-три генерала. Остальные, включая военачальников высокого ранга (даже непосредственных исполнителей), ничего не знали до последней минуты, до команды «Вперед!». Это приносило свои плоды, обеспечивало эффект внезапности. Бандиты терялись в догадках и проигрывали.