Чеченский след
Шрифт:
— Почти, — ответил я. — Как раз вылетаю.
— Завидую, я бы тоже слетал на пару дней. Нашлась твоя Юлия, кстати, радуйся.
— Где она?
— Дома. У мамы с папой под крылышком. До самого суда. Вроде ничто ей не угрожает, убийцы действительно оказались наркоманами. Так что искать ее никто не ищет. Ну кроме нас с тобой, как обычно.
— Ладно, спасибо, Александр Борисович.
Забегая вперед, скажу, что после суда Юлия вновь уехала к себе на родину, решив, что в Москве она уже явно не приживется. Жаль, конечно.
Зато в самолете я наконец смог хорошенько выспаться. Уже на исходе восьмого часа полета я проснулся бодреньким, но с ужасной зубной болью, которая началась, как
Едва приземлившись, я бросился искать хоть какую-нибудь аптеку. Тоже проблема — по-английски я, конечно, говорю очень неплохо, но вот разные медицинские названия я даже и в Москве-то вспомнить не могу. Ну да ладно, попросив у продавщицы все, что есть от зубной боли, я наглотался этих таблеток — и спустя полчаса боль заметно утихла.
Я знал, что в Вашингтоне довольно приличное метро, в котором не зазорно ездить нормальным белым людям, так что решил пока сэкономить на такси, а поехать общественным транспортом. Еще неизвестно, сколько здесь придется проторчать.
От аэропорта я доехал до метро на специальном автобусе, который отправляется отсюда каждые пятнадцать минут. А дальше мне предстояло решить проблему — где остановиться. В принципе я не собирался зависать в Вашингтоне надолго, но кто знает, может, я все проверну в этот же вечер, а может, и дня через три. В результате я решил не снимать пока номер в гостинице — благо вещей у меня с собой фактически не было.
Я нашел ближайший телефонный узел и принялся обзванивать по справочнику все лучшие гостиницы города, где мог остановиться Бараев. На это у меня ушло минимум час. Наконец в гостинице «Шератон» мне дали положительный ответ. И даже соединили с его номером, но там никто не подошел к телефону.
Теперь предстояло самое трудное — убедить Бараева отдать документы. У меня даже вновь начал побаливать зуб, но я мысленно на него прикрикнул, и он успокоился.
Бараева я нашел в ресторане все того же отеля, где он веселился вовсю. Я нагло подошел к его столику и заявил, что у меня к нему важное и неотложное дело. Минут десять он упрямился, не желая завершать свое пиршество. Я, однако же, его переупрямил. С кислой физиономией он, в сопровождении свиты, направился к своему номеру. Там он заявил, что ему необходимо срочно помыть руки после жирной пищи, и оставил меня наедине с одним из своих охранников. Я с интересом разглядывал номер, в котором оказался. Надо сказать, он давал фору даже бараевской квартире в Москве. Но жить среди такого великолепия, пожалуй, не слишком уютно.
Наконец я дождался, когда Бараев закончит свой туалет и обратит внимание на меня. Спешить мне уже, собственно, было некуда — я знал, что смогу припереть Бараева к стенке в любой момент и он вынужден будет сделать то, что мне нужно. Потому я и не обижался, что он заставил меня так долго ждать. Хочет показать себя хозяином положения — что ж, пусть повыпендривается, недолго ему осталось. Я же был абсолютно спокоен. Потому и молчал, внимательно разглядывая бывшего полевого командира, а ныне представителя Министерства иностранных дел Ичкерии. Хотя на полевого командира он все-таки был похож гораздо больше.
Бараев, похоже, правильно оценил мое спокойствие и слегка занервничал. Впрочем, настолько слегка, что если бы я этого не ожидал, то и не заметил бы, пожалуй. Все-таки психология — великая наука. Почти такая же великая, как юриспруденция. Для непосвященного сплошная путаница на пустом месте, а стоит хоть немного вникнуть — и горизонты открываются, выражаясь современным русским языком,
Наконец полевой командир не выдержал. Позвал кого-то из своей свиты:
— Кофе нам принеси! — Взглянул на меня: — Может, желаете коньячку?
Я, разумеется, желал.
— «Реми Мартен» у вас есть? — может, и не слишком вежливо поинтересовался я.
— Должен быть. Зря вы изъявили желание уйти из ресторана — там бы и продолжили беседу, — обратился он ко мне вкрадчиво. — И «Реми Мартен» там есть безусловно.
— Я уже объяснил вам причины, по которым мы не могли там разговаривать, — сухо ответил я. — Это слишком конфиденциальные вещи. И это, между прочим, скорее в ваших интересах, чем в моих.
— Я и без вас знаю свои интересы, — вдруг разозлился Бараев. От его напускной вежливости и вкрадчивости не осталось и следа. — И мне пока отлично удавалось их блюсти.
Разозлился — это хорошо. Значит, точно нервничает.
— Давайте выкладывайте, что там у вас. Вы и так уже испортили мне вечер.
— Исключительно из желания не испортить вам весь завтрашний день, — ухмыльнулся я. Я вел себя нагло и развязно — даже сам себе удивлялся. Но, похоже, взял правильный тон, — во всяком случае, Бараев насторожился.
В это время принесли кофе.
— Что вы имеете в виду? — спросил бывший полевой командир, как только мы вновь остались одни.
— Послушайте, — сказал я нетерпеливо, — что вы все прикидываетесь? Вы отлично знаете, кто я такой и зачем к вам пришел. Официальное лицо вы будете изображать из себя завтра, на приеме в Госдепартаменте. Там сможете разговаривать светским тоном сколько вам заблагорассудится. В конце концов, мне надоело смотреть, как все вы — начиная с Ковалева и Марченко — строите из себя невинных младенцев, агнцев Божьих. Как будто все вы здесь ни при чем, трудитесь на благо Отечества и жизнь и честь свою готовы ради него положить. Вот уж не знаю, у чьих ног вы сложили свою честь…
— Хватит! — оборвал мою обличительную тираду Бараев. — Уймите ваше словесное недержание.
Я, впрочем, и сам уже чувствовал, что гоню околесицу, но остановиться никак не мог. Бывает со мной такое, к счастью, редко.
— Объясните наконец толком, что вам от меня нужно. Я, может, и знаю, кто вы такой, но мысли читать еще не научился.
— Ну хорошо, — сказал я, развалясь на диване. — Раз уж вы такой недогадливый, я объясню. Только странно, почему вы догадались стащить у меня документы, а вот вернуть их никак не догадываетесь. Воровать нехорошо. — Я встал, подошел к креслу, где сидел Бараев, и еще раз повторил: — Нехорошо воровать, — я даже погрозил пальцем возле его носа. Я понимал, что зарываюсь, но кожей чувствовал свою абсолютную безопасность и неприкосновенность. — Еще нехорошо убивать. Нехорошо лгать, — продолжал я читать нотации. Бараев взмок от напряжения. — Все это смертные грехи. Хоть вы и не христианин, но думаю, у вас в Коране тоже имеется что-то вроде этого. А особенно нехорошо лгать в Госдепартаменте США. В России это, может, и сойдет вам с рук, к сожалению. Но в свободной Американской стране уже вряд ли.
— Что вам от меня нужно? — холодно спросил опять Бараев.
— Мне нужны документы, которые вы у меня сперли. До-ку-мен-ты, — повторил я по слогам. — Протоколы допросов в Чернокозове. Которые я добывал с риском для собственной жизни, потому что ваши земляки и единоверцы никак не могут расстаться с детством и все играют в войнушку.
— Вы сами отлично знаете, что это выгодно правительству, — заметил Бараев.
— Ладно, допустим, — успокоился наконец я. — Бог с ними, с боевиками и правительством. Мне в общем-то нет дела ни до тех, ни до других. Но я выполняю свою работу. И для этой работы мне нужны протоколы допросов Магомадова.