Чего боятся ангелы

Харрис К. С.

– Тогда позвольте предложить вам сойти. – Схватив поводья, Себастьян выдернул кнут из вялых рук кучера и щелкнул кончиком над ушами гнедого. Старое ландо рвануло с места.

– О черт – ахнул кучер и спрыгнул на тротуар.

Себастьян бросил короткий взгляд через плечо. Добровольцы из «Иннз оф корт» остановились рядом с раненым констеблем. Но Мэйтланд с сосредоточенным, решительным лицом бежал следом за ландо, потрясая кулаками.

– Остановите карету! Этот человек убийца!

– Черт, – выругался Себастьян и шлепнул поводьями по бокам

гнедого.

Не задерживаясь на углу, он свернул на Нью-Бонд-стрит, прошмыгнув между грузовым фургоном с широкими колесами и высокой двуколкой, которой правил толстяк в желтом плаще. Желтый натянул поводья, его конь встал на дыбы.

– Эй, вы! – услышал он вопль Мэйтланда. Обернувшись, он увидел, что констебль вскочил на высокое сиденье двуколки. – Отдайте поводья!

– Вы что, вы что! – заблеял Желтый Плащ.

– Слезай, – прорычал Мэйтланд, успокаивая всхрапывающую лошадь и спихивая возницу с сиденья.

Впереди с грохотом столкнулись повозки. Себастьян подобрал поводья, сузил глаза, всматриваясь в дождь и прикидывая расстояние между застрявшим ландо и запряженной осликом телегой, которая медленно грохотала по мостовой.

– Милорд! – крикнул сэр Генри Лавджой, по пояс высовываясь из окна ландо под дождь и колотя кулаком по старым стенкам. – Именем короля, я приказываю вам немедленно остановиться!

«Черт его побери», – подумал Себастьян. Он совсем забыл о магистрате.

– Голову уберите, – крикнул он, удостоив сэра Генри кратким взглядом.

– Я сказал, что требую… – Сэр Генри осекся, выкатив глаза, когда Себастьян проскочил в узкую щель, пройдя так близко, что один из висячих фонарей экипажа задел магистрата по шляпе.

– О господи, – простонал он.

Щелкнув поводьями, Себастьян резко свернул налево на Мэддокс-стрит, отчего карета опасно накренилась. За ними заорал и взбрыкнул осел, опрокинув свою тележку, и на мокрую мостовую посыпались пищащие, взъерошенные цыплята.

– Уберите с дороги эту чертову телегу! – верещал Мэйтланд.

Двуколка застыла, взмыленный конь фыркал и мотал головой, а констебль дергал поводья.

Лошади мчались во весь опор. Себастьян опустил поводья, летя по Мэддокс-стрит мимо величественной каменной громады церкви Святого Георгия. В студеном вечернем воздухе слышался тихий перезвон колоколов. Модные дамы в ярких платьях и джентльмены, высоко державшие над ними зонтики, бросались в стороны перед экипажем.

– Остановите карету! – кричал Лавджой, снова колотя кулаком, когда Себастьян обогнул церковь и выехал позади нее на Милл-стрит. – Именем короля!

Себастьян бросил короткий взгляд через плечо, но па улице никого не было, кроме фонарщика и его мальчика-помощника. Себастьян развернулся как раз в тот момент, когда гнедые вылетели на вымытую дождем Кондуит-стрит и большая черная лошадь, с которой пыталась справиться молодая леди, встала перед ним на дыбы.

Он натянул поводья, заставив гнедых отвернуть в сторону. Лошади брыкались, фыркали, копыта выбивали искры из края тротуара. Старое ландо заскрипело. Дерево затрещало, карета грянулась на мостовую, козлы наклонились набок.

– Девлин! – заорал сэр Генри, пытаясь открыть дверцу экипажа.

– Черт, – выругался Себастьян.

Дождь струился по его лицу. Он понял, что где-то потерял шляпу. Соскользнув с козел, он бросился по мокрым камням мостовой и увернулся от грума молодой леди, когда тот соскочил с коня, чтобы схватить под уздцы дико ржавшего вороного своей хозяйки.

Воспитанный и спокойный конь грума стоял, опустив крупную серую голову. Повод болтался на шее, свешиваясь в переполненную дождевую канаву. Схватив мокрый кожаный ремень, Себастьян взлетел в седло.

– Эй, ты! Стой! – Бледный как смерть грум обернулся, держа под уздцы еще не успокоившегося коня госпожи. – Стой! Конокрад!

Себастьян послал серого в отчаянный галоп сквозь дождь по темной улице к Ковент-Гардену и сумеречному «дну» Сент-Джайлза.

ГЛАВА 8

Чарльз, лорд Джарвис, не мог точно припомнить тот момент, когда он осознал, насколько непроходимо тупы большинство людей. Он предполагал, что это понимание приходило к нему постепенно, с годами, по мере наблюдения за поведением и мыслительным процессом служанок и конюхов, адвокатов и врачей, а также сельских сквайров, населявших мир его детства. Но Джарвис четко помнил тот день, когда он осознал мощь собственного интеллекта.

Ему было тогда десять лет, и он страдал под властью очередного из многочисленных наставников, которых его мать нанимала для обучения единственного сына своего покойного супруга, чтобы не подвергать его хрупкое здоровье (а также свое положение матери наследника) потенциально смертоносной суровости Итона. Пригласили мистера Хаммера – так звали этого субъекта, – который считал себя весьма ученым мужем. Только вульгарная нехватка денег заставила мистера Хаммера дать согласие взяться за унизительную должность наставника маленького мальчика, и потому он не упускал возможности показать своему ученику всю бездну его невежества и умственной неполноценности. Однажды он поставил перед Джарвисом невыполнимую, по его мнению, задачу – математическую проблему, на решение которой у Хаммера, студента последнего курса Оксфорда, ушел целый месяц.

Джарвис решил задачу за два часа.

Ученику удалось так взбесить своего наставника, что тот очень скоро нашел повод подвергнуть мальчика суровой порке. Но оно того стоило, потому что в этот момент триумфа на Джарвиса снизошло откровение. Он понял, что большинство людей, даже те, что родились в знатных семьях и получили хорошее образование, имеют ум медлительный и путаный. И его собственная способность мыслить ясно и быстро, анализировать и видеть определенные схемы, а также изобретать сложные стратегии и решения – не просто редкость. Это может стать еще и очень мощным оружием.