Чего не было и что было
Шрифт:
Стихи в журнале «Тропинка» бывали у нее прелестные.
Последние годы века мы часто ездили за границу. Во время одной из этих отлучек умер (летом 1900 г.) Владимир Соловьев. Поликсена говорила со мной об этой смерти по-своему сдержанно и просто. Известно, что умер он не от какой-нибудь болезни, а просто потому, что «весь себя изжил телесно», т. е. как бы горел все время и наконец догорел. «Католики будут говорить, что он перешел в католичество, а он никуда не переходил, никуда и не мог перейти; он был в той церкви, которой еще нет. Из нее и переходить некуда».
Михаила Соловьева (любимого брата Поликсены, о нем она часто говорила) мы мало видели: раз, когда он был у нас в Петербурге, и потом в один из наших приездов в Москву, в его квартире на Арбате (в том же доме, в другом этаже, тогда жили и Бугаевы, — Боря Бугаев — Андрей Белый от Соловьевых почти не выходил). В этой семье, тоже явно «талантливой», было что-то неуловимо странное, может быть — предчувствие
Ранним вечером, весной, звонок. Выхожу в переднюю. Наталия Ивановна Манасеина, бледная, в волнении.
— Мы должны были сегодня к вам, но мы сейчас, с Сеней, едем в Москву. Они оба умерли.
Кто? Как оба?
Михаил Сергеевич умер, и она застрелилась.
Когда, после возвращения из Москвы, мы с Поликсеной увиделись — она была спокойна. Только лицо потемнело, и что-то в нем неуловимо — и уж навсегда — изменилось.
Лишь вдолге узнались подробности. Слабый вообще, Михаил Сергеевич не выдержал последствий гриппа — воспаления легких… Ольга не отходила от него до последнего вздоха. Потом, едва видя, куда идет (чуть не вошла в зеркало вместо двери), добралась до своей комнаты, выпила отравы (зеленой краски какой-то), приложила револьвер к виску и спустила курок. Выстрел раздробил череп.
Хоронили вместе, ее с обвязанной головой.
— Как же… не подумала она о сыне? — спрашиваю неуверенно.
Поликсена не отвечает. Она, такая христианка, слишком понимает тут язычницу Ольгу. Мысль о сыне ей, вероятно, и в голову не пришла, как будто его и не было. Понимаю все это и я. И мы молчим.
Кстати, о Сереже Соловьеве, так рано пережившем трагедию. Через несколько лет — он близкий друг Блока и Андрея Белого. Поэт, выпустил книгу стихов (талантливых, конечно). Женился на сестре первой жены А. Белого. Потом сделался православным священником. Потом (уже во время революции) перешел в католичество. Потом будто опять в православие. Последнее по слухам, за которые не отвечаю. А в дальнейшем прекращаются и слухи.
ТО, ДА НЕ ТО
Если время остановилось (как иногда кажется) — то это было теперь. Но если оно не остановилось с тех пор, как началась эмиграция, — надо сказать, что этот вечер был давно. При малейшем внимании и сравнении увидишь давность. По кое-каким признакам год можно определить.
Париж, май, «литературный» эмигрантский вечер в каком-то сарайном (совершенно сарайном) помещении от какого-то кафе, довольно темном, столики без скатертей, скамейки. С участием «молодежи» эмигрантской, — ну, какой там эмигрантской! Просто петербургской еще. Полная эмигрантская неустроенность, наивность, невинность. Даже в том, что были приглашены какие-то французские «представители» молодежи (один был привезен мной, — и как же он мне надоел! [46] ). Чуть ли не желали показать этим «представителям» (наши представители), что мы тоже не стеклом утираемся, что у нас была «Бродячая Собака» [47] , которую ничего не стоит перенести в Париж. Это, — а также весь образ того времени и его обстоятельств, — будет ясен из моего стихотворения. На вечере прочитанного (я его приведу ниже), и из кучи всяких мелочей: например, установки молодыми нашими распорядителями двух суковин у дверей, налево и направо, с надписью «вехи сменять строго воспрещается».
46
Rene Crevel, начинающий писатель, автор романа «La mort diffi-cile», вскоре покончивший с собой.
47
Литературное кабаре, пользовавшееся большим успехом в предреволюционные годы.
Собственно, представителей нашей молодежи было два, и те вовсе не настоящие, в смысле «Бродячей Собаке». Настоящих «собачистов» еще тогда в помине не было. О старших и говорить нечего (мы, например, на «Собаку» в СПб-ге всегда смотрели из определенного отдаления, с определенными о ней мыслями).
Из двух наших «представителей» один музыкант был мой большой приятель, деятельный член моих «воскресений» и даже секретарь Рел. Фил. О-ва (хотя к религии отношения имел мало) [48] . Другой [49] поэт был столь юн, что и не мог бывать в СПб-ских «обществах», когда они существовали. И вот, кстати, знак, что с того вечера время не остановилось: юный теперь давно женат, отец семейства и сотрудник французских газет; а не юный — где-то в Новом Свете и годы, как заделался американским подданным.
48
Николай Смоленский.
49
Владимир Познер.
Стихотворение мое прямо было о Собаке:
БРОДЯЧАЯ СОБАКА Не угнаться и драматургу За тем, что выдумает жизнь сама. Бродила собака по Петербургу И сошла собака с ума. Долго выла в своем подвале, Ей противно, что пол нечист. Прежних невинных нету в зале, Завсегдатаем стал чекист. Ей бы теплых помоев корыто, — Чекистских красных она не ест. И обезумев, стала открыто Она стремиться из этих мест. Беженства всем известна картина, Было опасностей без числа. Впрочем, собака до Берлина Благополучно добрела. «Здесь осганусь, решила псина, Будет вдоволь мягких помой; Народ знакомый, родные лица, Вот Есенин, а вот Толстой». Увы, и родные не те уж ныне! Нет невинных, грязен подвал. И тот же дьявол-чекист в Берлине Правит тот же красный бал. Пришлось собаке в Берлине круто. Бредет, качаясь, на худых ногах — Куда? Не найдет ли она приюта У нас, на сенских берегах? Что ж? Здесь каждый — бродяга-собака, И поглупел — скажу не в укор. Конечно, позорна собака, однако, Это еще невинный позор.Можно сказать давность! Время-то эмиграционное не только не остановилось — годы удвояются, утрояются, если присмотреться, как все (и мы сами) изменилось…
Но кое-что — тоже мелочи твердо осталось на местах. Эти твердые мелочи даже особенно изумляют, когда уж поймешь неостановимый бег времени.
Вечер мне и пришел в голову из-за одной такой не изменившейся мелочи.
Юный (тогда!) поэт сочинил куплеты, которые молодой (тогда!) музыкант положил на музыку. Вдвоем они их исполняли. Куплеты были забавны. Об эмигрантской «прессе». О двух газетах (их тоже было две: «Общее Дело» и «Последние Новости»). Одна, в куплетах, называлась «Последнее Дело» (бурцевская), другая — «Общие Места» (милюковская).
Что там ни говорилось в буйном «Последнем Деле» — «Общие Места» отвечали передовицами, которые, в куплетах неизменно начинались:
«Мы не раз указывали».
«Мы давно отметили».
«Мы все время предупреждали».
«Мы очень рады констатировать».
Как было не вспомнить этого вечера, этих куплетов. Читая передовицу «Последних Новостей», хотя бы от 13 февраля 28 г.! «Это то самое, что мы говорили…», «Мы давно указывали» — «начинает даже казаться, что без промежутка все передовицы «П. Н.» были такие. Обман зрения, конечно, но не обман, что очень их, таких, много было и длятся они неизменно.
Если разобрать повнимательнее, эти «мы давно указывали» разделяются на два сорта: благожелательные и осудительные. В благожелательных — «мы не можем не приветствовать», что такой-то приходит к «нашим мыслям», в осудительных — «мы не можем не отметить», что вопреки тому, что «мы давно указывали», такие-то не послушались и вот во что превратились.
Последняя передовица — приветственная. Относится она к Мельгунову, буйно-непримиримое поведение которого и его «Борьба за Россию» много крови испортили «Последним Новостям». Теперь, оказывается, Мельгунов приходит к тому же, на что «мы давно указывали», говорит «то самое, что мы давно говорили» (дело идет о нежелании в России царизма, но выборного управления, т. е. республики). И хотя в мельгуновской «Борьбе за Россию» напечатано это со слов «курьера», курьеров же посылать в Россию ни в коем случае нельзя («мы это всегда утверждали»), то Мельгунову теперь ничто ни мешает идти прямо в Р. Д. О. [50] . Правда, так как курьеров посылать нельзя, то лучше было бы просто прислушаться к тому, что «мы давно говорили» и давно пойти в Р. Д. О, чем ссориться из-за активизма (тем более, что «мы всегда указывали», что в известном смысле и «мы» не против «активизма»). Однако лучше поздно, чем никогда.
50
Республиканско-Демократическое Объединение.