Чехия. Биография Праги
Шрифт:
Планировка города очень любопытна; его центр окружен парками, которые переходят друг в друга: парк Сватоплука Чеха — в парк Сметаны, тот — в парк Безруча и так далее. Возможно, я ошибаюсь, но мне запомнились такие цифры: вроде как длина этих парков составляет несколько километров, а ширина — от трехсот до пятисот метров. Все, что внутри парковой зоны, это седая почтенная древность: именно там находятся костелы, соборы, дворцы, музеи, университет и чудесные площади с фонтанами. Все, что располагается снаружи парков, считается новостройками, даже если дома там были возведены в XIX веке. Да уж, Оломоуц по праву считается сокровищницей старины!
В ноябре 1992 года я снова приехал в Прагу. Помнится, передо мной тогда стояли две задачи: навестить в Пльзене, в НИИ концерна «Шкода», Ярослава Фиалу, передать ему наши программы на опытную эксплуатацию, а затем сделать то же самое в Праге, в Институте атомной физики. Наше ленинградское объединение «Буревестник» снабжало рентгеновской аппаратурой нефтехимические предприятия Румынии, вузы и НИИ Болгарии, Венгрии, Польши и ГДР, но наиболее тесные связи установились за долгие годы с Чехословакией. Здесь работали самые квалифицированные специалисты, они активно сотрудничали с европейскими странами, с Канадой и США, часто устраивали симпозиумы и конференции, на которые приглашали иностранных ученых, и чехословацкая наука была, как говорится, на высоте.
Так вот, дело было в 1992 году, на дворе стоял ноябрь. В Петербурге это мрачный месяц: небо серое, низкое, постоянно идут дожди, парки усыпаны бурыми листьями, и все застыло в ожидании первого снега. Иногда снег ложится сразу и надолго, а временами не спешит, укроет землю на день-другой и исчезнет, оставив грязь и лужи. Но в Праге было солнечно, листва еще только начала опадать, и склоны холмов на левом берегу Влтавы оделись в багрянец и золото. Помню, что в тот раз я не ходил в музеи и даже не заглянул в магазин русской книги, а бродил в свободные вечера по Малой Стране, по Старому и Новому Городу, любовался пражской осенью, стоял на Карловом мосту, глядя на неторопливые речные воды. Признаться, меня мучило предчувствие, что теперь я долго не увижу Прагу, и основания для этого были: на родине творилось что-то непонятное, прошлым летом случился путч ГКЧП, словно Россия вдруг стала Аргентиной или Парагваем; рубль падал, мой институт, как и другие научные учреждения, балансировал на грани пропасти, и, похоже, будущее ничего хорошего не сулило.
В общем-то, эти предчувствия оправдались. Я распростился с Прагой на целых восемнадцать лет, и эти годы вместили массу событий, о которых читателям известно не хуже меня. Да, немало пришлось пережить моей Родине и моим соотечественникам. Однако многие бывшие страны социалистического лагеря тоже хлебнули лиха. И если говорить о Чехии, то здесь возврат к свободе, демократии и частному предпринимательству свершился в самой мягкой форме: не зря ведь революция тут была «бархатной». Удивительное дело: произошла революция, и при этом никого не повесили, не расстреляли, не выбросили из окна и не упекли на долгие годы за решетку! Я полагаю, причина тут в следующем: чешский народ тверд и упрям, но незлобив и разумен; чехи как бы молча договорились не устраивать «охоту на ведьм» и отпустить друг другу прежние грехи. Да и с первым президентом чехам тоже повезло, выбрали они философа и литератора, а не бывшего партийного функционера.
Словом, я вновь оказался в Праге спустя восемнадцать долгих лет. Что случилось со мной самим за эти годы? В общем-то, не произошло ничего страшного: исчез физик доктор N., появился писатель Михаил Ахманов. Сидит он сейчас у компьютера в своем любимом Петербурге и пишет про свою любимую Прагу: про ее дворцы и храмы, про века ее славы и бедствий и про ее великих королей и гениев. Так что я доволен своей судьбой: не каждому так повезло — получить второй шанс, вторую жизнь! В этой новой жизни мне тоже удалось кое-что повидать, но, вспоминая поездки в другие страны, я вдруг выяснил любопытный факт: оказывается в Чехии (Чехословакии), в Праге, я бывал столько раз, сколько во всех других местах вместе взятых.
Стоит ли спрашивать, почему?.. Вся наша книга и есть ответ на этот вопрос.
Итак, 2010 год, июнь месяц. Я снова в Праге. Стою на площади у Пороховой башни, гляжу на пестрые толпы пражан и туристов. Нет рядом друзей моей юности, и от этого на сердце становится горько… Но зато со мною рядом Владо Риша, мой новый друг.
Приложение
Повесть о Брунцвике
После смерти князя Жибржида во владение чешскими землями вступил его сын Брунцвик. Молодой государь отличался благородством и справедливостью, но в королевстве своем надолго оставаться не собирался — не давали ему покоя мысли о геройстве и подвигах отца. И вот, на третий год своего правления, решил он отправиться в поход, чтобы мир посмотреть и величие и славу своего Отечества умножить.
— Мой отец добыл знак орла, а я добуду знак льва, — так молвил князь, открыв свои намерения молодой жене, прекрасной Неомении.
Сильно опечалилась княгиня, узнав о решении мужа. Стала упрашивать его остаться, не подвергать себя великой опасности, но Брунцвик не уступал. Горько заплакала она, обняла князя и со слезами умоляла не оставлять ее одну в грусти и печали. Принялся Брунцвик нежно успокаивать супругу и пообещал, что не оставит ее без опоры и заботы. Попросил он отца ее помочь дочери управлять землями Чешскими и всячески заботиться о ней, пока муж не вернется. А после, сняв с пальца перстень, сказал Брунцвик жене:
— Оставлю я тебе перстень свой, а твое кольцо заберу себе, в знак нашей верности, дабы всегда помнили мы друг о друге. Не верь никому, что бы обо мне ни услышала, пока сама не увидишь перстень, который я уношу с собой. Если же семь лет пройдет и не увидишь его, знай: меня уже нет в живых.
Лишь только прибыл в замок отец княгини, приказал молодой государь седлать тридцать коней, и, собравшись с дружиной в путь, распрощался с женой Неоменией и ее отцом и отправился в дальнее странствие на поиски славы и приключений, как подобает храброму и доблестному рыцарю. Много стран и земель миновал Брунцвик, все дальше и дальше продвигаясь со своими рыцарями и оруженосцами, пока не добрался до берега широкого моря. Но эта преграда не остановила молодого князя и не заставила повернуть назад. Раздобыл он корабль, погрузил на него дружину и лошадей и пустился в плавание в неизведанные края.
Как отчалили они от берега, долгое время дул им в спины попутный ветер. Но однажды ночью, когда уже четверть года проплавали они по морям, ветер вдруг переменился, море разбушевалось, яростные волны стали швырять корабль то вверх, то вниз, в самую пучину морскую. И тогда страх и тревога овладели мореходами. Еще больше испугались они, когда увидели во тьме яркий желтый свет и почувствовали, как обволакивает их сильный дурманящий запах. Испугались потому, что знали: тот свет и тот запах исходят от Янтарной горы. Все люди, и звери, и корабли, что окажутся в пятидесяти милях от этого острова, будут притянуты неодолимой силой, и каждый, кого притянет гора, никогда не сможет ее покинуть. Тщетно молили Бога мореходы, прося послать им перемену ветра, однако ветер все также гнал корабль в сторону Янтарной горы. И, как только приблизились они к ней на пятьдесят миль, стрелою полетело судно вперед, на желтый свет, пронизавший все пространство бушующих волн.
Достигнув берега, корабль внезапно остановился. Ветер стих, волны улеглись. Посредине острова возвышалась Янтарная гора. Брунцвик вместе с дружиной и конями высадился на сушу. Уже светало, и в первых лучах солнца увидели они, что остров пустынен и безлюден. Обойдя его весь, мореходы заметили на берегу множество истлевших и полуразрушенных кораблей, среди обломков которых белели под палящими лучами солнца человеческие кости. Тоскливо стало на сердце у молодого князя. Увидев останки тех, кто сгинул здесь навсегда, и сам он, и его дружина, поняли, какой печальный конец ждет их самих. Кругом, куда ни кинь взгляд, одна бескрайняя морская ширь, и лишь зеленоватые волны сливаются с небом в необозримой дали.