Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы
Шрифт:
Наконец мы оказались на магистрали. Если повезет, попадем в Градец в девять, полдесятого. Мы благодушествовали. Когда еще удастся так вот вырваться на целый будний день?
Однако день надо хвалить, когда он прожит. Где-то перед Садской машину стало трясти. Мотор заглох. Я завел его, немного проехал — и опять тот же странный ход. Отказал двигатель. Потом уж, сколько я ни заводил, машина не трогалась с места. Витек на заднем сиденье как ни в чем не бывало свистел в свой свисток. Мы с Иткой растерянно смотрели
Я пошел поднимать капот, хотя и знал, что ни черта не обнаружу. Свечи тут ни при чем, мне их недавно поменяли, аккумулятор заряжен… Я тщательно проверил уровень масла — хоть что-нибудь делать… Мальчишка тем временем выкарабкался из машины и с интересом за мной наблюдал. Итка стояла на проезжей части и высматривала, кого бы остановить. По ее убеждению, наиболее подходящим для этого был грузовик. Во-первых, он почти всегда останавливается; во-вторых, шофер всегда разбирается в механизме. Как назло, мимо неслись одни частники, а им и в голову не приходило притормозить.
— Видишь, не едет, — сказал я мальчику. — Такая хорошая машина, а не едет.
— А почему у тебя нет «волги»? — ухмыльнулся этот негодник. — «Волга» лучше, чем «шкода».
Однако! Ничего себе осведомленность. И это внучек лесника из Высочины!
Он начал прыгать около меня на одной ножке, распевая в такт:
— Нет бензину, нет бензину, ха-а-а…
Я стукнул себя по лбу. Ну конечно: я же не остановился у бензоколонки!
Взглянул на бензоуказатель. Стрелка на нуле. Даже не шелохнулась, когда повернул ключ.
Пока мы думали, как быть, рядом притормозил мотоциклист. У вас повреждение? Может, нужна помощь? Нет, повреждение едва ли, но, видимо, подобрался бензин.
— Могу доехать до бензоколонки на Садской. Попрошу там канистру.
Молодой парень, в спецовке. Я с радостью дал ему деньги. Он тут же вернулся, сам залил бак и подождал, пока тронемся. Не согласился взять ни кроны.
Мы снова ехали.
— Ну, Витек, ты нам починил автомобиль. Додумался, что с ним такое.
Он залился смехом, как колокольчик. Потом начал смотреть в окно. И нараспев сказал без видимой связи:
— А дедушка мне на вокзале покупал мороженое…
— Я тебе тоже куплю, — пообещал я. — Как только увидим в Градце кафе-мороженое.
Каждые пять минут он спрашивал, когда мы туда приедем. Но вот начался Градец-Кралове. Витек на заднем сиденье метался от окна к окну. Кафе-мороженого нигде не было. Мы находились на главной улице — я полностью сосредоточился на том, как проехать к больнице. Не успел оглянуться — и попал в левый ряд.
— Теперь уже придется ехать налево, — сухо констатировала Итка.
— Тьфу, черт возьми… — взорвался я, к великой радости Узлика.
— Тьфу, черт возьми! Тьфу, черт возьми! — заверезжал он, молотя меня кулачком по плечу.
— Не объезжать же мне, в конце концов, весь город! — взбунтовался я и, торопливо оглянувшись, увидел где-то вдалеке за нами две машины.
Кому я помешаю? Я сделал разворот и влился в середину правого ряда.
— И все дела! — торжествовал я. — Я буду идиотом в собственных глазах, если начну разъезжать тут из конца в конец.
— Идиотом в собственных глазах ты, возможно, и был бы, — отозвалась Итка, — но тогда к тебе бы не имел претензий постовой. Готовь права.
От перекрестка, помедлив, двинулся к нам человек в форме. И как я его раньше не заметил? Этакий папаша в летах с налитым, как яблоко, лицом. Похоже, у него гипертония. И сразу:
— Попрошу ваши водительские права! Вы знаете, какое нарушение вы допустили?
— Да, разумеется. Мне надо поскорей в больницу, а я тут плохо ориентируюсь. В последний момент только сообразил, что оказался в левом ряду.
Он долго разглядывал мои права. За нами останавливались все новые и новые машины. На перекрестке не были зажжены фонари. В переулке кто-то уже начал сигналить.
— Вот видите, что может получиться, когда без предупреждения делают разворот.
— Но ведь за мной никто не ехал, — отговаривался я.
Это подлило масла в огонь.
— Правила существуют для всех! — назидательно сказал он. — Вы выехали из потока и пересекли черту. За это водитель облагается штрафом.
Не знаю, почему он не дал мне немного отъехать от перекрестка. Я сам уже стал нервничать от нараставшей кутерьмы. И ко всему еще захныкал Узлик:
— Я хочу писать…
— Надо немножко подождать, — сказала Итка, тоже начавшая терять терпение.
Он разревелся.
— Хочу писать, — повторял он. — Сейчас, вот тут!
— Ну, тогда вылезай! — оборвала она его. — Иди туда, на тротуар, где кустики.
— Придется вас оштрафовать, — сказал опять постовой и вытащил блокнот. — Хотя вы и нездешний. За нарушение правил.
Я был готов на что угодно, лишь бы сдвинуться с этого чертова перекрестка.
Витек сунул в окно голову.
— Не могу расстегнуть. А мне очень хочется писать!
Я вылез из машины. По одну ее сторону — человек в униформе, по другую — мальчонка, у которого заело молнию. А на тротуаре — кучка любопытных! Я бьюсь над этой дурацкой молнией — и ничего не получается. С обеих сторон уже трубят клаксоны. И в довершение всего Итка начинает совершенно неуместно хохотать.
Наконец молния поддается. Но Витек и не думает бежать куда-то в кустики — обрадованно расставив ноги, широкой дугой поливает крыло нашей машины. Нет, я, кажется, сейчас разорву этого мальчишку! Кончил. И как ни странно, сам застегнул молнию. Потом остановился перед постовым: