Чекистские были

Василевский Лев Петрович

Начальник госпиталя стал подробно рассказывать о том, как был осмотрен арестованный, как тщательно они его обследовали. В своих объяснениях он употреблял непонятные нам медицинские выражения. Но мы ждали окончательного заключения, и, не вытерпев, Осипов спросил:

— Болен ли этот человек проказой?

— Никаких признаков проказы или другого кожного заболевания не обнаружили, — проговорил начальник госпиталя и после небольшой паузы улыбнулся: — Арестованный признался нам, что свою болезнь выдумал в отместку вам.

Больше Осипов ничего не хотел слушать. Он поднялся, протянул

руку врачам.

— Мы очень благодарны вам. Прошу сегодня же дать нам письменное заключение. Извините за беспокойство.

После ухода врачей Осипов еще некоторое время весело смотрел на меня:

— Вот же мерзавец, придумал проказу…

Проговорив это, он позвонил в комендатуру, чтобы привели арестованного.

— Для чего же вы придумали проказу? — начал Осипов, когда обманщика ввели в кабинет.

— Вы, найдя спрятанное мною золото, тоже меня разыграли. Я все потерял, но пользуюсь тем, что еще имею, — произнес шпион с нескрываемой горечью.

В глазах Осипова опять, как обычно, засветилась веселая ирония. Мрачные мысли улетучились, мне тоже дышалось легко. На улице продолжал идти дождь, а казалось, что там светит яркое солнце.

В тот же день в Центр было послано сообщение о задержании шпиона, и оттуда последовало распоряжение о немедленной отправке его под надежным конвоем в Москву.

На всю жизнь запомнилась мне эта первая встреча с врагом.

КОРОТКАЯ ПРОГУЛКА

В тот день, как обычно, я пришел пообедать в нашу столовую. За одним из столов сидел Арчил Брегвадзе, оперуполномоченный пограничного отряда. С ним у меня по приезде в Батуми установились приятельские отношения. Арчил был года на три старше меня, но уже пять лет служил в пограничных войсках, накопил боевой опыт службы на границе, участвовал во многих стычках с вооруженными бандитами, переходившими на нашу территорию из сопредельной страны. О нем шла молва как о храбром пограничнике. О своих боевых делах он рассказывал в юмористических тонах, как о веселых приключениях, себя он выставлял в комичном свете, и получалось, что ничего опасного с ним никогда не происходило, что он никогда не подвергался никакому риску.

Высокий, стройный, в ладно пригнанной военной форме, перетянутый ремнями, с пистолетом в аккуратной кобуре, в щегольских сапогах, какие так мастерски шили батумские сапожники, Арчил имел весьма живописный вид. У него были правильные черты лица, орлиный нос, аккуратные усики, под которыми поблескивала жемчужная полоска ослепительно белых ровных зубов. Глаза Арчила искрились весельем, озорством и отвагой. Добродушие и доброжелательство в отношении с товарищами располагало к нему с первой же встречи. Вероятно, были у него, как и у всех нас, какие-то и отрицательные черты, но я их не замечал.

Увидев меня, Арчил пригласил к своему столу.

— Как она?.. — произнес он, улыбаясь и делая паузу, а заметив вопрос в моих глазах — кого он имел в виду под словом «она», — рассмеялся и добавил: — Жизнь, кацо ²,

жизнь!

Это его обычный маленький розыгрыш, и, смеясь, я ответил:

— Она — нормально!

— Нормально, хо? ³ Тогда бери плов, очень замечательный сегодня плов, — порекомендовал он.

Когда я доедал действительно очень вкусный плов, Арчил спросил:

— Не хочешь ли совершить совсем короткую прогулку? Есть маленькое дело.

Проглотив последнюю ложку плова, я спросил:

— Что за дело? Где?

— Здесь, на окраине Батуми. Надо накрыть одного контрабандиста. Правда, сам он контрабанду через границу не носит, но принимает ее и сбывает. Пойдешь? Совсем недалеко.

Предложение меня не прельщало, но отказываться я не хотел, опасаясь, что тогда на интересное дело он меня не пригласит.

— Согласен! Когда?

— Вот допьем пиво и пойдем.

Выйдя из столовой, мы зашли в погранотряд, взяли с собой солдата, вооруженного автоматом «Томпсон». Тогда такое оружие начинало поступать на вооружение в пограничные войска. Пешком мы отправились на южную окраину Батуми.

В те годы окраины Батуми мало чем отличались от деревни: простые крестьянские дома, отделенные друг от друга небольшими фруктовыми садами, а позади каждого дома — участки, засеянные кукурузой.

Мы подошли к самому крайнему дому. Позади него кукурузное поле упиралось в круто поднимавшийся склон холма, а дальше, за ручьем, начинался уже горный склон, поросший густым кустарником и невысокими деревьями.

От дороги до дома оставалось пройти шагов сто по плохо ухоженному фруктовому саду. Обычный аджарский крестьянский дом в два этажа. Внизу — помещение для мелкого скота и хранения урожая, вверху — единственная жилая комната с небольшой террасой, на которую с земли вела шаткая лесенка.

Мы поднялись в жилую комнату, оставив солдата с автоматом внизу, у дома. Предъявив хозяину ордер, приступили к обыску. В комнате была одна старая деревянная кровать, стол, три табуретки и разный хлам, разбросанный в беспорядке. Ни шкафа, ни сундука не было в убогом жилище, и мы не обнаружили никакой контрабанды. С разочарованием я посмотрел на Арчила и на его лице не прочел досады.

— Теперь посмотрим внизу, — сказал он и, сунув мне в руки небольшую керосиновую лампу, приказал: — Зажги, будешь светить.

В нижнее помещение свет проникал только через открытую дверь. В закутке, отгороженном невысокой оградой, возилась свинья. В другом конце помещения на длинной веревке была привязана дойная коза, столь обычное животное аджарских домов. При нашем появлении она жалобно заблеяла, заметалась и все время путалась под ногами. Нижнее помещение не было приятным местом: воздух в нем был спертым. Заднюю стену занимал большой деревянный ларь с необмолоченными кукурузными початками недавно снятого урожая. Этот ларь сразу же привлек внимание Арчила. Взяв деревянную лопату, он стал энергично выгребать початки на пол. Освободив наполовину ларь и запустив в оставшееся содержимое руки, он извлек оттуда два мешка с английским коверкотом и мешок с дамскими шелковыми чулками.