Чекисты рассказывают. Книга 4-я
Шрифт:
Вроде никто не видел, когда они заходили в сарай, и все же на рассвете к сараю прибежала женщина и, приоткрыв дверь, полушепотом запричитала:
— Родненькие! Бегите скорее в лес! Немцы!
Когда добежали до леса, услышали треск мотоциклов. В деревню въехало несколько автомашин с солдатами. Два мотоцикла подъехали к сараю, где только что отдыхали разведчики…
В тот день разведчики, не считая двух или трех небольших привалов, все время были в пути. Шли, обходя стороной деревни, дороги и открытые места. Прошагали немало километров,
Головков пытался шутить.
— Галя! Ты все же имей в виду, что твой мешочек я несу больше всех.
Соловьев поворачивался и строго смотрел на Головкова, тот подтягивался и молча продолжал шагать. А через некоторое время снова балагурил:
— Галка! На привале пойдем с тобой цветы собирать?
На привале Соловьев распорядился:
— Головков! Выдвиньтесь на опушку, понаблюдайте за шоссе. — Головков молча взял вещмешок и автомат. Уходя, как бы на полном серьезе спросил:
— Можно Галина со мной пойдет? А то Якимчук не дает ей отдохнуть, все пристает со своими разговорами.
Молчаливый Якимчук что-то проворчал про себя и отвернулся.
— Идите, Головков! — повторил команду лейтенант.
На ночь устроились а лесу. Наломали еловых веток и расположились прямо на земле, под раскидистой сосной. Среди ночи услышали шум проходящего поезда: совсем рядом была железная дорога. Головкова осенило:
— Может, подъедем немного? Насколько я понимаю, эта линия идет в том направлении, в котором и нам предстоит двигаться.
Соловьев молчал. Предложение было заманчивым, хотя оно и не предусматривалось в указаниях капитана Андреева. Вышли к насыпи и стали наблюдать. Долго никаких поездов не было. Кое-кто из ребят тут же прикорнул.
В ту ночь они все же забрались на порожний товарняк на площадку в середине поезда — благо тут был подъем, и поезд сильно замедлял движение — и проехали почти до того полустанка, откуда им предстояло повернуть в сторону, к конечному пункту.
— Вот мы и пришли, — сказал, останавливаясь, Соловьев, — какая рощица, а?
Они стояли на опушке леса, а перед ними, метрах в трехстах, посреди поля на пригорке, красовалась небольшая роща с дубняком и белоствольными молодыми березками. Неторная полевая дорога вела от леса к роще. По правой стороне лес темной стеной уходил в ту сторону, откуда разведчики пришли, делал пологий изгиб, тянулся дальше на север и терялся где-то в туманной болотистой низине.
— А где же наша деревня? Где наш дом родной? — поинтересовался неугомонный Головков.
— Сейчас увидишь. Быстро, бегом по одному в рощу, — тихо скомандовал Соловьев.
Желание поскорее увидеть заветную деревню придавало силы, и уставшие разведчики легко побежали друг за другом по травянистой узкой дороге.
Расположились на крохотной полянке, к которой подступали поросли густого орешника. Разведчики сняли с себя вещмешки, оружие и растянулись на траве.
Отсюда, из рощи, просматривалась та часть деревни, где жил старик Афанасий Денисович. Другая часть, притом большая, пряталась за бугром.
Соловьев повернулся к Галине и сказал:
— Ну что, Галя, давай к деду в гости. Действуй по легенде. Все помнишь?
— Помню, — ответила девушка таким голосом, будто речь шла о самом обыденном, привычном деле.
— Если помнишь — шагай. Мы будем ждать тебя здесь.
— Всего вам, ребята, — сказала она, поднявшись. — Не скучайте, я скоро вернусь.
Оставив пистолет и вещмешок, Галина скрылась в лесу: пошла оврагом к выходу на шоссе. Потом уже появилась на дороге, у самой деревни. Разведчики видели, как она вошла в деревню.
В жаркие июльские дни в этих местах шли тяжелые оборонительные бои, и штаб армии несколько дней находился в лесу, недалеко от Дайновы. Майор Яблонский из службы тыла знал эти места: лет пять тому назад он учительствовал в одной из школ в районном центре, преподавал историю, и иногда приезжал сюда в выходные дни на озера на охоту. Охотником он был заядлым и при всяком удобном случае заводил разговор об охоте. Офицеры штаба даже подсмеивались над этой его чертой и порой отмахивались, когда тот приставал со своими охотничьими рассказами.
Как-то вечером во время ужина Яблонский снова стал расхваливать здешние места. Сидевший рядом начальник особого отдела, человек немногословный и молчаливый, вдруг обратился к Яблонскому:
— И знакомые здесь у вас есть?
— Есть, товарищ подполковник, как же им не быть, если я сюда не раз приезжал, на ночь останавливался.
Подполковник замолчал, как будто забыл об этом разговоре, но спустя пару дней он сам зашел в кабинет к майору и высказал ему свою просьбу.
После разговора с подполковником Яблонский навестил одного из своих знакомых — Афанасия Денисовича Жаворонкова. Афанасию Денисовичу в ту пору было за шестьдесят. Еще в годы первой русской революции со своими друзьями-односельчанами сжег хутор местного кулака и угодил тогда в ссылку. В первую мировую воевал и под Перемышлем получил осколок от немецкого снаряда в легкое. В гражданскую был сначала красным партизаном, а затем конным разведчиком в дивизии Щорса. Под Коростенем был ранен еще раз и тоже тяжело. Долго валялся по лазаретам и госпиталям, но выкарабкался.
Почетное звание «Красный партизан» так и осталось за ним навсегда среди его односельчан. Жаворонков первым записался в колхоз и был первым его председателем. Но старые раны давали о себе знать. Он стал заведовать колхозной пасекой. Последние годы жил один. Старуха как-то нежданно-негаданно померла, а дочка вышла замуж и уехала в соседнюю деревню. Звала к себе на постоянное жительство, но Афанасий Денисович отказался.
Приезжавшие из города охотники обычно останавливались у него, зимой — в избе, летом — на пасеке.