Чекисты
Шрифт:
— Ну смотри, командир. А что, в деревне немцы есть?
Степанов ответил не сразу. Он еще несколько раз глубоко затянулся.
— Архип говорил — нет. Тут два полицая да староста командуют, но сегодня немцев нет, а завтра могут и быть. — Степанов помолчал, а потом добавил: — Ну, да хватит скрипеть, угомонись и отдыхай, пока деда нет. Я подежурю.
Он вышел в предбанник и уселся на чурбан. Здесь было прохладно и тихо, лишь сквозняк шуршал развешанными по стенам сухими вениками.
На дворе заметно стемнело. И все же в щели между дверью и косяком можно
Степанова клонило ко сну. Уже которые сутки он спал урывками. Он стряхнул с цигарки пепел и с удовольствием затянулся.
Часа через полтора в предбанник вышел всклокоченный осунувшийся Богданов.
— Почему не спишь? — стряхнув оцепенение, спросил, Степанов.
— Покурить захотелось, да знобит что-то.
— Да ты и в самом деле болен. Что же ты молчишь, голова садовая?
— Живот меня мучает, да и устал, видно.
— Значит так, — Степанов протянул Богданову «бычок» и положил руку на плечо. — Значит так, оставим тебя здесь под присмотр Архипа, а к дороге пойдем с Кутасовым. А обратно зайдем за тобой. Договорились?
— Нет, Тимофеич. Не такой уж я больной, чтобы тут отлеживаться. Вот денек отдохнем — и все будет в порядке.
— Ну, решай сам,
Потом они стали вспоминать, как действовали в тылу врага в июне — августе 1942 года, когда впервые были заброшены с разведывательными заданиями.
— Вот кончится война, учиться с тобой пойдем.
— Знаешь что, Константин, — вдруг признался Степанов, — когда в сорок втором году тебя в первый раз включили в мою группу, сомневался я, подойдешь ли. Мне тогда показалось, слаб ты будешь для такого дела, да и молод. А потом понял — ошибался. И очень рад.
— Спасибо за добрые слова, — растроганно ответил Богданов, поглаживая небритые, ввалившиеся щеки.
Ему была приятна похвала Степанова. Он знал, что этот отважный и суровый на вид, а в сущности добрый человек был скуп на похвалу. Мало и редко с кем делился своими думами. Редко шутил.
Богданов погасил окурок. Степанов дружески подтолкнул его в спину и потребовал:
— А теперь иди отдыхай.
И тут вдруг до них донеслись тяжелые, шлепающие по грязи шаги: кто-то направлялся к дому Архипа. На крыльце неизвестный споткнулся, потом, сквернословя, толкнул скрипучую дверь и вошел в избу. Где-то проскрипела телега, послышалась ругань.
— Кто бы это мог быть? — пробормотал Богданов, поеживаясь.
Степанов встал, нащупал в темноте автомат и положил рядом.
— Ты что, Тимофеич? — недоумевающе подивился Богданов.
— Так, на всякий случай. Не все же от Архипа зависит. — Степанов снял с каменки ватник, накинул на плечи. — В случае чего мы этим полицаям вместе со старостой ноги узлом завяжем. Это факт.
— А как же с операцией на дороге? — шепотом спросил Богданов.
Степанов недоумевающе посмотрел на друга.
— Да при чем
— Разве об этом речь? — поморщился Богданов. — Что-то мы чересчур осторожные стали. А может, Тимофеич, я все же схожу взгляну? Вдруг немцы? А мы сидим тут взаперти.
— Полно ерундить-то. Надо будет — сам схожу.
— Кто же все-таки у Архипа и о чем они там толкуют? — терялся в догадках Богданов, то и дело посматривая на командира.
А тот спокоен, как вода в колодце.
«Почему он может быть спокойным, а я нет? — досадовал на себя Богданов. — Я бы, например, пошел и выяснил».
Вот опять проскрипела дверь в избе Архипа. На крыльцо вышел мужик в плаще и тяжелой походкой, беспрестанно матерясь и шлепая по лужам, пропал в темноте…
— Что, сынки, заждались деда? — приглушенно пробасил Архип, осторожно приоткрывая дверь.
Архип поставил на пол чугунок и чайник, завесил дверь и зажег коптилку. Крошечное пламя мигало, распространяя горклый запах, причудливые тени заметались по стенам.
— Задержаться пришлось, будь ты неладен, — поморщился Архип и, покачав головой, добавил — Да и беды чуть было не натворил. Хорошо, что все ладно обошлось.
Дед, как приметили разведчики, был словоохотлив.
— А что же, Архип Семенович, случилось? — спросил Степанов и внимательно взглянул на деда.
Тот взъерошил волосы и раздраженно махнул рукой.
— Да только собрался к вам, а тут, как на грех, полицай Ефим Осот (может, слышали), подгулявший, нагрянул. Пойди он меня искать, сюда забрел бы.
— Зря волновался, Архип Семенович, — шутя заметил Богданов, — мы бы его быстро успокоили. И надолго.
— Ох, насилу и я сдержался! Надо, смекнул я, задний ход тебе, Архип, давать. Ну, и расхваливать паршивца принялся. Да где там! Наши мужики давно бы Ефима порешили, да побаиваются: немцы деревню спалят. А ведь в ней, к слову сказать, бабы да старики остались.
Дед посмотрел на свои сухие, искривленные пальцы.
— Повелел полицай завтра с утра на ремонт большака выходить. Ах ты, царица небесная, да я вас тут совсем заговорил. Про картошку-то забыл. Вот уж правильно, что сытый голодного не разумеет. А вы ешьте, ешьте, пока она теплая. Я вот и сольцы чуток захватил. Хлеба-то нет, уж не обессудьте. — С этими словами он вынул из кармана аккуратно сложенный пакетик с солью и положил рядом с чугунком. — А тут вот настой травы. Это тебе, мил человек, — сказал дед, обращаясь к Богданову.
Все расселись вокруг чугунка и с жадностью стали есть горячую картошку. Архип сел в сторонке и, уперев в колени локти, о чем-то задумался. Он изредка поглаживал рукой свои жидкие и белые, как лен, волосы и глухо покашливал.
Чугунок опустел быстро.
Подкрепившись, разведчики дружно закурили.
— А вы, Архип Семенович, местный? — спрашивает Богданов, подсаживаясь к деду.
— Местный, мил человек, только с другой деревни. Ее немцы спалили, а это изба родственников Устиньи. Те погибли.