Человеческая гавань
Шрифт:
По своей городской привычке он постучал в дверь и только потом вошел. Затем он повесил куртку в прихожей и прошел на кухню.
У плиты он остановился. Здесь на самом деле затевался праздник. Стол был застелен чистой белой скатертью, на нем стояла бутылка вина, в подсвечниках горели свечи. Анна — Грета была одета в голубое вышитое платье с открытым горлом. Симон не видел его по меньшей мере десять лет. Остолбенев от удивления, он остановился на пороге.
Это была женщина, которую он…
Женщина, которую он любил…
И разве она не была красавицей? Да. Была. Шелк платья мерцал, и она выглядела лет на двадцать младше своего возраста. Но это была именно она, Анна — Грета. Его Анна — Грета, с которой он прожил столько лет своей жизни.
Симон сглотнул, не зная, куда девать руки. Надо было сделать какое — то движение… Вместо этого он кивнул на стол:
— Что ты здесь устроила? Это… так красиво.
Анна — Грета улыбнулась:
— В таких случаях обычно затевают маленький праздник.
Симон сел за стол и протянул руку, Анна — Грета взяла ее.
— Да, — сказал он, — это понятно. Теперь у меня нет ни малейших сомнений.
— О чем ты говоришь?
— О том, что я хочу жениться на тебе. Ясное дело, хочу.
Анна — Грета улыбнулась и закрыла глаза. Не открывая глаз, она тихонько кивнула. Симон проглотил комок в горле и сжал ее руку.
Теперь это так, подумал он. Теперь это так и будет. Свободной рукой он полез в карман, достал оттуда спичечный коробок и положил его на стол между ними.
— Послушай, — сказал он, — я должен тебе кое — что рассказать.
Андерс и Элин провели вечер за вином и разговорами. Элин развела в гостиной огонь в камине и села рядом, Андерс сидел на кухне и смотрел на бусины, пытаясь что — то понять. Но в голову ничего не приходило. В доме было так тихо, что было слышно дыхание Элин.
Из кухонного шкафа он достал старые магнитофонные бобины и целый мешок кассет. Пленка на бобинах пересохла и почти рассыпалась в руках. На них, судя по надписям, была записана в основном шведская музыка. Кассеты оказались в лучшей сохранности. Андерс остановил свой выбор на кассете с надписью: «Калле набирает номер».
Кассетник стоял тут же на полке, но без шнура. Андерс нетерпеливо рылся в ящиках. Где же этот чертов шнур? В детстве он слушал эту запись много раз, и она ему нравилась. Интересно, что он скажет теперь?
Наконец он нашел шнур, подключил магнитофон и запустил кассету. Послышался шорох, и Андерс прибавил громкость.
«Здравствуйте, меня зовут инженер Мостерсон»…
Андерс почти прижался ухом к динамику. Времена веселых детских радиопостановок давно миновали, но Андерс смеялся над наивными вопросами мальчика Калле и веселыми ответами его друзей так, как когда — то смеялся в детстве.
Дослушав кассету, Андерс нажал кнопку «стоп». В животе у него засосало, на глазах выступили слезы, он чувствовал боль, но, пожалуй, это была сладкая боль и сладкие слезы. Андерс вытер глаза и налил стакан вина. Когда он снова запустил кассету, на кухню вошла Элин.
— Что это?
— Калле. Тебе нравится?
— Нет, не сказала бы, что очень.
Андерс обозлился, что она критикует то, что доставляло ему такое удовольствие. О таком — о детских воспоминаниях — плохо не говорят. Элин зевнула и сказала:
— Пойду спать.
— Иди. — Она задержалась на мгновение, и Андерс добавил: — Я останусь тут. Никакой опасности нет, так что не бойся.
Элин ушла в спальню, и Андерс остался один. Он чокнулся с магнитофоном, закурил сигарету и продолжил слушать. Больше он не смеялся, только хихикал. Когда пленка закончилась, на кухне наступила тишина, и она показалась Андерсу еще более давящей, чем раньше. Голос Калле составлял ему компанию. Андерс достал кассету и рассмотрел ее. Она была записана в 1965 году.
Юмор держался почти исключительно на игре слов, ничего циничного или пошлого в Калле не было, просто смешной, веселый персонаж.
Андерс вспомнил те программы, которые он смотрел по телевизору в последние годы, и почти заплакал. Больше Калле нет, и это так страшно. Нет Калле, как нет и много другого, составлявшего его жизнь. Он есть, а то, что было ему необходимо, без чего он не мог обойтись, уже нет. Успокоившись, он умылся холодной водой.
Он почувствовал себя настолько уставшим, что собрался идти спать. По пути в спальню он погладил кассету пальцами. Как хорошо, что он ее нашел и послушал.
Дверь в спальню была приоткрыта, и Элин, скорей всего, слышала спектакль о Калле, но тем не менее он подействовал на нее как снотворное. Теперь она спала. Андерс был рад не вести никаких разговоров. Он разделся и лег на постель Майи. Некоторое время он смотрел в потолок, думая, что ему делать с Элин.
Но что он мог сделать? Она сама должна придумать что — нибудь. Он хотел объяснить ей, что она может остаться в Смекете на несколько дней, если необходимо, но потом ей придется найти какое — то другое пристанище.
Ему хочется остаться одному, со своими собственными заботами и призраками. Теперь Калле тоже стал его призраком.
Андерс улыбнулся. Там была еще одна кассета, куда она делась? Про волшебника Зузу и его приключения. И еще какой — то рассказ про обезьяну — тоже веселый.
С мыслями об обезьяне он и заснул.
Андерс проснулся от сквозняка, сел, проморгался и посмотрел на часы. Полпервого. Он спал, может быть, всего час.
Ночь. А не мог ли он проспать целые сутки?