Человеческая гавань
Шрифт:
Вариант второй — предъявить труп в участке и все — таки попытаться убедить полицию, что Андерс тут ни при чем. Тщательно поразмыслив, они эту мысль отогнали.
Андерс взял фонарик и пошел в сарай, чтобы подобрать пару пластиковых пакетов. Зайдя внутрь, он остановился, ощутив нестерпимую боль в груди. Он ничего не сделал, когда они убивали Элин, он не помог ей. Он лежал и трясся от страха. И это было все, что он смог тогда сделать?
— Но это не моя вина, — шептал он, — это не моя вина.
Если
Андерс уже собирался выйти из сарая, но увидел на полке пластиковую бутылку.
Полынь…
Он открутил крышку, поднес бутылку ко рту и сделал два глотка. Ему показалось, что в горле начался пожар. В этот раз он сразу же проглотил настойку, не задерживая ее во рту, и от неожиданного огня в пустом желудке едва не закричал.
Жечь продолжало все сильнее, и Андерс присел на корточки. Кончики пальцев у него онемели, ему казалось, он больше не может дышать.
Все кончено. Я умру. Это спазм легких.
Он отравился, он понял это совершенно четко. Наверное, концентрация полыни была слишком велика. Если бы он, как в первый раз, задержал ее во рту, то мог бы спастись. А теперь ядовитое вещество распространяется по его крови и организму, протекает в органы, заставляя его так мучиться.
Андерс прижал руки к вискам, чувствуя, что его мозг сейчас взорвется. Он попытался сделать вдох и с удивлением обнаружил, что у него получилось. Легкие больше не казались парализованными, и огонь внутри не обжигал уже так яростно.
Остался лишь мерзкий привкус. Андерс поморгал, пытаясь сфокусировать взгляд. Он поднял голову.
Пятьдесят семь.
Почему ему в голову пришла именно эта цифра?
Пятьдесят семь. Сколько лет было отцу, когда он умер? Столько винтов полагалось к шкафу из «ИКЕА», который он и Сесилия купили для спальни? Столько сантиметров роста было в Майе, когда ей исполнилось два месяца?
Андерс посветил по сторонам фонариком. Где же эти чертовы мешки? Сколько тут разного хлама, в этом сарае. Какие — то старые ломаные игрушки, инструменты, которые уже никому не нужны, патефон, еще что — то — непонятно что. Надо бы собраться с силами, разобрать весь хлам и выкинуть все на свалку.
Наконец мешки были найдены. Андерс вышел из сарая и помог Симону обрядить Элин в последний путь. Руки его сильно дрожали.
Он устроился на носу лодки, как можно дальше от мешков. Симону пришлось сидеть так, что его ноги касались бедра Элин, — он управлял лодкой. Его губы были плотно сжаты, лоб наморщен. Он выглядел очень сосредоточенным. Андерс чувствовал к нему огромную благодарность и понимал, что должен бы как — то эту благодарность выразить, но не мог ничего сказать — у него просто не было слов.
Симон
Папа…
Сколько раз он сидел вот так вот на носу отцовской лодки и смотрел на восход?
Сорок? Пятьдесят?
Папа…
Он уже так давно не думал об отце. А теперь, на восходе солнца, все вернулось. Все было совсем как тогда.
В тот раз…
В то лето, когда Андерсу было двенадцать, он копил деньги на радиоуправляемую модель лодки. Он видел ее на полке в магазине игрушек в Нортелье и с тех пор мечтал только о ней. Лодка была белая, с синими полосами вдоль борта. Она стоила триста пятьдесят крон, и Андерс рассчитывал собрать деньги и купить ее до конца лета.
Это была вполне реальная, осуществимая мечта. Они с отцом ставили сети два раза в неделю, и затем Андерс продавал рыбу у магазина. Килограмм стоил шесть крон, Андерсу доставалась половина. Значит, лодка стоит сто семнадцать килограммов сельди. И еще останется одна крона.
Он не то чтобы как дядюшка Скрудж копил каждую крону, но все — таки ему уже удалось собрать сто девяносто крон. Каждая рыбалка обычно приносила от тридцати до сорока килограммов, но был уже конец июня, и улов делался с каждым разом все меньше. Оставалась только одна вылазка в море, и наловить надо было пятьдесят килограммов.
Это было первое, о чем Андерс подумал, проснувшись тем утром:
Пятьдесят килограммов. Сегодня необходимо наловить пятьдесят килограммов.
Встав с постели, он достал из ящика шкафа одежду для рыбалки. Она все пропахла рыбой, джинсы и свитер были покрыты засохшей чешуей.
Одевшись, он натянул на себя кепку. Кепка с логотипом верфи в Нотене, где работал отец, так пропиталась запахом рыбы, что голодная собака вполне могла бы ее с аппетитом съесть.
Андерс любил свой рыбацкий наряд. В нем он был уже не просто Андерс, но Андерс — рыбак. Он не рассказывал об этом своим друзьям, и он переодевался, перед тем как сесть около магазина, но все равно в то утро он был сын своего отца, рыбак, сын рыбака, и ему это очень нравилось.
День обещал быть прекрасным. Андерс и отец сидели напротив друг друга за кухонным столом, ели овсянку и пили кофе, глядя на бухту. Вода была спокойная, первые лучи солнца играли на маяке. По небу плыли редкие тонкие облака.
Они съели по бутерброду, надели куртки и пошли к лодке. Отец запустил двигатель, и тот зарычал с первого же рывка.
Погода была отличной, и двигатель запустился сразу же. Это был отличный знак. Пятьдесят килограммов. Все должно получиться.