Человеческая гавань
Шрифт:
Затем он кивнул Симону и Анне — Грете и шагнул в темноту.
Прежде чем включить фонарик, он посмотрел на небо. На небе отчетливо играли какие — то всполохи. Андерс вернулся обратно на кухню. Там он спокойно сказал:
— Мне кажется, что на Каттюддене снова пожар.
Было уже почти три. Андерс мечтал о том, чтобы Элин спокойно спала в постели, когда он вернется домой, и ему бы не пришлось вновь отправляться на ее поиски.
Подойдя к Смекету, он сделал крюк и достал из сарая топор. Может быть, это было совершенно
В деревне послышалась пожарная сигнализация как раз в тот момент, когда он нажал ручку двери. Дверь была заперта. Андерс постарался вспомнить, запирал ли он дверь? Нет, он не запирал. Точно не запирал, и он помнил это совершенно отчетливо.
— Элин! — закричал он. — Элин, ты тут?
Он прижал ухо к двери, потом толкнул ее посильнее. Дверь распахнулась, и он шагнул в прихожую, тихо проговорив:
— Элин? Это я.
Он снял ботинки, запер за собой дверь и покрепче сжал топор. Включив фонарик, он обвел лучом прихожую и кухню. Несмотря на ужасную усталость, сковывавшую его тело, чувство страха заставило его красться через холл на цыпочках. Страх не давал спокойно дышать. Он взял топор и сжал его покрепче.
Нет, только не сейчас, не надо ничего больше.
Фонарик осветил привычную кухонную мебель. В его луче она приобретала странные формы и отбрасывала причудливые тени.
— Элин, — прошептал он, — Элин, ты тут?
Половицы в кухне скрипели под ногами, и он остановился. Пожарная сигнализация была не так громко слышна в помещении, но тем не менее мешала понять — есть тут кто — то еще или нет?
Он вошел в гостиную. Печка еще не потухла. Ничего необычного, только дверь в спальню плотно закрыта. Андерс облизал пересохшие губы. Он все еще чувствовал вкус полыни.
Он открыл дверь в спальню. Элин сидела на кровати. Она так завернулась в одеяло, что торчала только голова. Одеяло было запачкано кровью и глиной.
Она смотрела на Андерса страшным взглядом. Он не посмел войти в комнату или включить свет, потому что не знал, как она будет реагировать. Он осторожно отложил топор и посветил фонариком, прислушиваясь к пожарной сигнализации. Затем он посмотрел на Элин, и по его телу прошла дрожь.
Она мертва. Они убили ее и оставили здесь.
— Элин? — прошептал он. — Элин, это Андерс. Ты меня слышишь?
Она кивнула. Слабый — слабый кивок. Затем она тихо сказала:
— Не оставляй меня. Пожалуйста, не оставляй меня!
— Я только позвоню.
Андерс пошел на кухню, включил свет и набрал номер Анны — Греты. Он рассказал, что она вернулась, сидит на кровати и что теперь они собираются пару часов поспать.
Анна — Грета повесила трубку, и Андерс остановился у кухонного стола и уставился на кассету на столе. Ему так хотелось позвать кого — нибудь на помощь. Позвонить бы Калле, позвать его в гости, сидеть за кухонным столом и слушать его мягкий гетеборгский говор, болтать о всякой ерунде, смеяться детским шуткам.
Как такое может происходить с нами? Как может такое случаться с людьми, когда в мире есть пленка, сохранившая запись детского радиоспектакля с голосом веселого Калле? С его наивными шуточками и вопросами?
Он положил трубку. В груди что — то сжалось. Нет, он скучал сейчас не по Калле, он скучал по своему отцу. Калле напоминал Андерсу то время, когда отец давал ему слушать эту пленку. Сколько было тяжелых, но в то же время совершенно необходимых воспоминаний.
Конечно, Андерс хотел бы поговорить со своим отцом. Печаль охватила его, грудь по — прежнему сжималась. Он встал и пошел обратно в спальню.
В спальне Элин сидела в той же позе, в какой он ее оставил. Андерс осторожно присел рядом с ней:
— Можно, я зажгу свет?
Элин покачала головой. Света из кухни было достаточно, чтобы он мог видеть ее лицо. В тусклом свете она была еще больше похожа на старую Эльзу.
Его взгляд опустился на ее ноги.
— Нам надо промыть твои раны.
Элин спрятала ноги под одеяло:
— Нет. Я не хочу.
Андерс не стал настаивать. Он чувствовал себя совершенно измученным. Он не знал, в чем тут дело — в полынной настойке или в усталости, — но больше всего ему хотелось лечь и уснуть.
— Со мной что — то не так, — прошептала Элин, — я, наверное, сошла с ума, и еще я хочу убить себя.
Андерс молчал. Он не знал, что лучше — говорить или молчать? Наконец он решил, что лучше всего рассказать ей, что он думает обо всем том, что с ними случилось.
— Элин, — сказал он, — я думаю, что существует тот, кто распоряжается нашими судьбами. Все, что ты делаешь, на самом деле делаешь не ты. За тобой кто — то стоит. Это не ты хочешь делать операции, а он. Не ты хочешь уродовать себя, а он. Или оно, или они… Я не знаю. И вовсе не ты хочешь убить себя. Кто — то внушает тебе твои мысли.
За окном слышался шум. Звук пожарной тревоги становился все громче. Элин напряженно дышала.
— Но чье тогда это желание? — прошептала она наконец. — Кто хочет меня изуродовать, кто хочет меня убить?
— Кое — кто другой. Еще одна женщина. Вернее, была одна женщина, которая сейчас находится внутри тебя.
— Расскажи мне подробнее. Пожалуйста.
— Я сам толком ничего не знаю. Но она жила на Каттюддене перед тем, как был выстроен твой дом. Она использует тебя, твое тело. Давным — давно она выглядела точно так же, как ты сейчас, только была еще страшнее, и именно она заставляет тебя делать эти чудовищные пластические операции.
Элин вздохнула. Она медленно кивнула:
— Я всегда знала это. Чувствовала, только не могла объяснить.
Андерс уронил голову на руки и на секунду закрыл глаза.
Всегда лучше знать, чем заниматься самообманом. Это лучше…
Ему казалось, что он едва прикрыл глаза, но на самом деле он заснул и проснулся только тогда, когда чуть не упал на бок. Элин тихо сказала:
— Иди спать.
Андерс поднялся, сделал шаг и лег на кровать Майи. Уже проваливаясь в сон, он услышал, как Элин говорит: