Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона
Шрифт:
Она умолкла, не сводя глаз с сына.
— Я знаю, ты устал, ступай спать.
— Хорошо, мама, — ответил он и пошел к себе в комнату.
Глава 8
РАЗДЕЛИ С НАМИ ТРАПЕЗУ, ГОСПОДИ!
В семь часов утра будильник щелкнул — только и всего, — а Гомер Маколей уже сидел в постели. Он нажал рычажок, чтобы будильник не зазвонил. Потом встал, достал пособие по заочному физическому обучению, выписанное из Нью-Йорка, и принялся читать урок на сегодняшний день. Его брат Улисс, как обычно, наблюдал за ним — он просыпался вместе
— Это что? — спросил Улисс.
— Упражнения.
— Зачем?
— Для мускулатуры.
— Хочешь стать сильнее всех на свете?
— Да не-е-е-т, — протянул Гомер.
— А кем ты хочешь стать?
— Ступай, поспи еще, — сказал Гомер.
Улисс послушно вернулся в постель, но, усевшись в ней, продолжал наблюдать за братом. Наконец Гомер стал одеваться.
— Куда ты идешь? — спросил младший брат.
— В школу, — ответил старший.
— Будешь учить что-нибудь?
— Сегодня у меня забег на двести метров с препятствиями.
— А куда ты с ними побежишь?
— Никуда. Это такие деревянные барьеры, их расставляют на расстоянии десяти или пятнадцати метров друг от друга, через них надо прыгать на бегу.
— Зачем?
— Ну, — сказал Гомер, потеряв терпение, — просто так принято бегать. Двести метров с препятствиями. Каждый, кто родился в нашем городе, должен пробежать двести метров с препятствиями. Это главное спортивное состязание у нас в Итаке. Управляющий телеграфной конторой, где я работаю, тоже бегал на двести метров с препятствиями, когда он ходил в школу. И был чемпионом Долины.
— А что такое чемпион Долины? — сказал Улисс.
— Это тот, кто лучше всех.
— А ты будешь лучше всех?
— Ну, постараюсь, — сказан Гомер. — А теперь спи.
Улисс нырнул в постель, но при этом сказал:
— Завтра… — тут он поправился, — вчера я видел поезд.
Гомер догадался, о чем хочет рассказать ему брат. Он улыбнулся, вспоминая, как сам бывал зачарован проходящими поездами.
— Здорово было? — спросил он.
Улисс прилежно принялся вспоминать.
— Там был черный человек, он махал.
— А ты помахал в ответ?
— Сперва я помахал первый, — сказал Улисс. — Потом он помахал первый. Потом помахал я. Потом помахал он. Он пел «Больше не плачь, Кентукки».
— Да ну?
— Он сказал: «Еду домой!»
Улисс посмотрел на брата.
— А когда мы поедем домой?
— А мы и так дома, — сказал Гомер.
— Тогда почему же он не приехал сюда?
— У каждого свой дом. У кого на Востоке, у кого на Западе, у кого на Севере, а у кого и на Юге.
— Наш самый лучший?
— Не знаю, — сказал Гомер, — я больше нигде не был.
— А будешь?
— Когда-нибудь.
— Где?
— В Нью-Йорке.
— А где Нью-Йорк?
— На Востоке. После Нью-Йорка поеду в Лондон. После Лондона — в Париж. После Парижа — в Берлин. Потом в Вену, Рим, в Москву, Стокгольм — когда-нибудь я побываю во всех больших городах мира.
— А ты вернешься?
— Конечно.
— Обрадуешься?
— Конечно.
— Почему?
— Ну, потому что… — сказал Гомер, — буду рад повидать маму, Маркуса, Бесс.
Тут он посмотрел на брата.
— Буду рад повидать и тебя. И нашу соседку Мэри Арена, и ее отца, мистера Арена. Буду рад вернуться домой, посидеть, поговорить, послушать музыку, спеть и поужинать вместе со всеми.
Братишка принялся его с жаром упрашивать.
— Не уезжай, — молил он, — пожалуйста, Гомер, не уезжай!
— Да я сейчас и не еду, — сказал старший. — Сейчас я пойду в школу.
— Не уезжай никогда, — просил Улисс. — Папа уехал — и больше не приехал. Потом Маркус уехал. А ты не уезжай.
— Я еще не скоро уеду… — сказал Гомер. — Так что спи.
— Ладно, — сказал Улисс. — Значит, побежишь на двадцать метров?
— На двести, — сказал Гомер. — На двести метров с препятствиями.
Когда Гомер пришел завтракать, его мать и сестра Бесс уже сидели за столом. На минуту все склонили головы, потом стали есть.
— Ты какую прочел молитву? — спросила у брата Бесс.
— Ту, что всегда, — ответил Гомер и прочитал ее так, как заучил, когда еще едва умел говорить:
Раздели с нами трапезу, господи! Пускай тебя повсюду возлюбят. Благослови же нас и дай Попасть на пир в господний рай. Аминь.— Ах, эту старую! — сказана Бесс. — И к тому же ты сам не понимаешь, что говоришь.
— Нет, понимаю, — сказал Гомер. — Может, я немножко тороплюсь, потому что хочется есть, но я все понимаю. Смысл — вот что главное. А ты прочла какую молитву?
— Сперва объясни, что значит твоя.
— То есть как это — что она значит? То, что в ней говорится.
— Ну а что же в ней говорится?
— «Раздели с нами трапезу, господи». Ну, это значит — посиди с нами за столом. «Господи», верно, много что значит, но, в общем, это что-то хорошее. «Пускай тебя повсюду возлюбят» — ну, это значит, пускай все и повсюду любят только хорошее. «Благослови же нас» — нас — это, наверно, всех. «Благослови» — это… ну, благослови. Благословлять, кажется, значит — прощать. Или, может, любить, или хранить, или что-нибудь в этом роде. Точно не знаю. «И дай попасть на пир в господний рай». Ну, это именно то самое и значит. Дай нам попасть в рай и там попировать.
— А «господний»? — спросила Бесс.
Гомер обратился к матери:
— Разве молитва не значит, что хорошие люди чувствуют себя как в раю всякий раз, когда садятся за стол? Ну а «господний» подразумевает все самое лучшее, правда?
— Конечно, — сказала миссис Маколей.
— А разве господь — это не какая-нибудь личность? — сказана Бесс.
— Конечно, — сказан Гомер. — Но и я — тоже личность. И мама, и ты, и все на свете — тоже личности. Допустим, что наш мир — это рай и что всякий, с кем бы мы ни сели за стол, — это личность. Бесс, — добавил Гомер с раздражением. — ты знаешь не хуже меня, что это просто застольная молитва, и сама понимаешь, что она значит. Тебе просто хочется сбить меня с толку. Не старайся. Это совсем не трудно. Наверно, каждый может сбить меня с толку, ну и что из этого? Я все равно во что-то верю. Все мы во что-то верим. Правда, ма?