Человеческий крокет
Шрифт:
Достаю из гардероба зеленое льняное платье-рубашку и белый кардиган из куртеля, вместо пушистых мулов — черные туфли на низком каблуке. Расхаживаю перед зеркалом, страшно довольная этим превращением в совершенно нормальную с виду девицу.
Мир за окном бело сверкает театральным инеем. В поле позади садовой изгороди леди Дуб смахивает на дерево из книжки Артура Рэкэма [92] — четко вырезанный черный силуэт на зимнем небе. Четыре Рождества подряд, и всякий раз новая погода. И столь же странный снег, [93] если хотите знать.
92
Артур Рэкэм (1867–1939) — английский рисовальщик, книжный художник, создатель уникальной
93
Уильям Шекспир. Сон в летнюю ночь. Акт V, сц. I. Пер. М. Лозинского.
Я спускаюсь в прежне-иной дом и по запаху бекона и кофе нахожу столовую.
Чарльз за столом наворачивает бекон, болтунью и жареные грибы. Кто-то говорит:
— Чай или кофе? — и Чарльз, набив рот гренками, поднимает голову и улыбается:
— Я, пожалуй, кофе, если можно.
Очень легонько толкаю дверь. Винни наслаивает на тост масло и джем. Она примерно такая же, как всегда, чему не приходится удивляться.
Стол застлан плотной белой скатертью, лежат Вдовьи приборы, расставлен фарфор в цветочек, склеившийся из осколков. Хромовый Вдовий чайник, как обычно, посреди стола, чистый, натертый, под новой желто-коричневой вязаной бабой. Рядом с Винни сидит сама Вдова («Сюрприз!»), почти такая же щеголеватая, как ее чайник, седые волосы аккуратным пучком, на кончике носа очки. Она в прекрасной форме, если учесть, сколько ей лет, — и просто в роскошной, если учесть, что она умерла… все это, как обычно, ужасно сбивает с толку. Смерти, значит, больше не будет?
Рука тянется через стол и берет тост. Еще чуть-чуть приоткрываю дверь — посмотреть чья. Гордона. Не обычного заморенного Гордона, а бодрого, слегка оплывшего в районе подбородка и талии, как и полагается преуспевающему бакалейщику. Он поворачивается к Чарльзу:
— Точно не будешь бекон, старина? — и Чарльз бубнит, набив рот яичницей:
— Не, пасиб.
Честное слово, Чарльз вырос, впрочем он сидит, наверняка не поймешь. Явно не так прыщав, печален и придурочен. Рядом с Гордоном в облаке сигаретного дыма сидит еще кто-то. Гордон туда поворачивается и подливает кофе, не спросив и не дожидаясь просьбы. Я вижу руку — бледная кожа, тонкие длинные пальцы с алыми ногтями.
Хочу посмотреть, кто это такой, снова толкаю дверь — слишком сильно, Гордон поднимает голову:
— Ну привет, старушка, я уж думал, ты сегодня решила не просыпаться. Заходи позавтракай.
А невидимый человек — теперь видимый — говорит: Садись, голубушка. Чего тебе положить?
Я вся из света, от счастья взлетаю и парю, плыву вкруг обеденного стола, мимо брата, теперь почти красавца, мимо Винни и Вдовы, бабочкой легонько опускаюсь на ковер и целую Элайзу в щеку. С Рождеством, голубушка. У нее на пальце сверкает кольцо, изумруды и брильянты ловят свет из камина. Это не прошлое, это не будущее — это же моя параллельная жизнь, та, где все как надо. Та, где торжествует подлинная, правильная справедливость (без боли). Та, что возможна только в сказках.
День продолжается, каждый миг — невскрытый подарок.
— Ты чего такая довольная? — интересуется Винни, а я смеюсь и целую ее в яблочную сморщенную щеку, восклицаю:
— Ой, Винни, я тебя люблю! — и Чарльз комично кривится, в ужасе скосив глаза к носу.
Рождественский обед достоин праздника, гусь жирен и сочен, как всякий гусь, выращенный настоящей гусятницей, [94] печеная картошка хрусткая и жесткая снаружи и облачно мягкая внутри.
94
«Гусятница» (Die G"ansemagd, 1815) — сказка братьев Гримм, в которой фрейлина заставляет принцессу обменяться платьями, чтобы выйти замуж за прекрасного принца; в финале справедливость торжествует.
— Отличный яблочный соус, — говорит Гордон, а Вдова отвечает:
— Из нашего сада яблоки.
Гордон выносит пудинг, пылающий драконом, а Вдова берет серебряный соусник и спрашивает:
— Ну, кому ромовый соус?
Набив животы и раздувшись, как рождественские гуси, в гостиной
За окном темно, а в доме все светится изнутри — Вдовий молочай, отполированный стол красного дерева, мишура и рождественские открытки, остролист с красными ягодами, ветка омелы на Вдовьей люстре, под которой Гордон в эту минуту целует Элайзу так страстно, что Вдова недовольно кудахчет.
Затем снова настает пора пировать, входит Вдова с большим деревянным подносом, а на подносе гора сладких пирожков и большой рождественский пирог, бутерброды с индюшкой и палочки сельдерея в ребристой сельдерейной вазочке. Мы едим у огня, потом Гордон говорит:
— Может, споем, Вин?
Мы вдохновенно исполняем «Раз утром рано», «Полли-Уолли-Дуддл» и «Что нам делать с пьяным матросом?», [95] и я (чудо чудесное), оказывается, знаю все слова.
Гордона уговаривают спеть «Деву из Ричмонд-Хилл», и у него замечательно получается, а затем он исполняет «Алые ленты», [96] от которых у Элайзы на глаза наворачиваются слезы. Мы завершаем концерт «Одним рыбным шариком» и «Кое-кем», [97] и даже Винни готова прославлять веселые сердца, что смеются день и ночь. Мое желание исполнилось. Мы идеальная семья. Счастливая семья. Я проживаю совершенный сюжет, но что нас ждет в финале?
95
«Раз утром рано» (Early Une Morning, 1787, 1855–1859) — английская народная баллада, написанная от имени девушки, сетующей на покинувшего ее возлюбленного. «Полли-Уолли-Дуддл» (Polly Wally Doodle, 1880) — американская песня, написанная, по некоторым версиям, Дэниэлом Декатуром (Дэном) Эмметтом; с героем песни происходят маловразумительные события в обстановке деревенского двора. «Что нам делать с пьяным матросом?» (What Shall We Do with a Drunken Sailor? 1839) — матросская песня, вероятнее всего американская, на народную ирландскую мелодию.
96
«Дева из Ричмонд-Хилла» (The Lass of Richmond Hill, ок. 1790) — песня английского композитора Джеймса Хука на стихи Леонарда Макнэлли. «Алые ленты (в ее волосах)» (Scarlet Ribbons [For Her Hair], 1949) — песня Эвелин Данциг на стихи Джека Сигала, ставшая популярной в 1952 г. в исполнении Гарри Белафонте.
97
«Один рыбный шарик» (One Fish Ball, 1926) — песня о человеке, который приходит в ресторан, обнаруживает, что денег у него хватит только на один рыбный шарик без хлеба, и очень смущается по этому поводу. «Кое-кто» (Some Folks Do, 1855) — песня «отца американской музыки» Стивена Коллинза Фостера, гимн радостям жизни.
Это по правде? Или в воображении? И в чем разница? Если я воображаю рождественский стол, груженный жирным гусем и пылающим пудингом, отчего он менее реален, чем то, что случилось в реальности? Чем воображаемое Рождество отличается от запомненного?
Мы как раз беремся за очередную порцию пирогов и новый чайник чая, и тут за окном бибикает клаксон. Элайза отдергивает занавеску и говорит (мне): Это за тобой, голубушка, твой мальчик приехал.
Мой мальчик — как чудесно звучит. Но кто же мой мальчик? Винни идет открывать.
— А вот и Малькольм, — говорит Гордон, пожимая ему руку в прихожей. — С Рождеством, Малькольм!
— И вас с Рождеством, сэр, — отвечает Малькольм Любет и обходит стол, поздравляя всех подряд. Краснеет, когда Элайза шепчет: С Рождеством, голубчик — и целует его прямо в губы, но Гордон смеется:
— Прошу извинить мою супругу, Малькольм, она у нас, знаешь ли, самолично изобрела кокетство. Уговариваем ее получить патент — кучу денег принесет.
Будь справедлив, голубчик, отвечает Элайза, мы стояли под омелой, все по-честному.