Человеческий панк
Шрифт:
Однажды я прихожу с работы и мама говорит мне, что заходил Сталин и рассказал, что Смайлз очнулся и уже сидит в кровати. Завтра его можно будет навестить. Гора падает с плеч. Ем, моюсь, переодеваюсь и разношу всем хорошую новость. Пятница, вечер — впервые с того дня я отправляюсь гулять. В кармане полно фунтовых бумажек, покупаю выпивку Крису и Дэйву, потом ещё и ещё, идём на дискотеку, по дороге туда только что не кувыркаемся через голову — хлопаем в ладоши, щёлкаем пальцами, мотаемся туда-сюда по тротуару, подножки друг другу ставим, оттягиваемся, как можем. Платим деньги за вход, покупаем себе по банке и высасываем, стоя у стены и пялясь на танцующих девчонок. А когда ди-джей ставит панковские пластинки, и надолго, нам становится ясно, что с нашей музыки всё только начинается,
Нам хорошо, как только может быть хорошо вечером в пятницу, мы здесь свои, это наш мир, это наш вечер, кто мы есть — три панка, герои и в деле, и в постели, всё при нас — и ботинки, и серьга в ухе, и футболки, и наши пятнадцать лет, и никакого шанса потрахаться, подпираем стенку, попиваем лагер, куда от него денешься, стреляем глазами по девчачьим сиськам, запомнить самые красивые, на потом, подрочить на досуге, и музыка, — просвистывает «Sheena Is A Punk Rocker» the Ramones, — какая же пятница без, всё как прежде, Смайлз выздоравливает, он ещё пожалеет, что не был с нами, чего он тут не видел, а всё равно пожалеет, что не подпирал стенку с пацанами, не глазел на девчонок, длинноногих худышек и таких симпатичных в мини-юбках и чёрных чулках, в топиках, закапанных всеми напитками, что есть в баре, покачивающихся на высоких каблуках. И ди-джей сегодня в порядке, всех успевает осчастливить, и все вокруг тоже в полном порядке, вон Трейси с одним из Джефферсонов — близко-близко, а Солдат Барри — наоборот, далеко, в Ирландии, меряет мостовые в Белфасте в поисках кому бы вышибить мозги, а вот Дебби, хорошенькая как всегда, танцует с тремя подружками и болтает с каким-то занюханым уродом, но сегодня все настолько в порядке, что он тоже выглядит почти нормальным. Трейси вовсю лижется с Джефферсоном, его рука почти шарит у неё под юбкой. Дэйв топает к бару и покупает три банки, на этот раз с лимонным вкусом, лагер достал, раздаёт нам банки, глаза разбегаются — то чья-то рыжая голова, то обалденные сиськи, у Криса сейчас выпадут глаза, снова Джонни Роттен, игла опускается на «Anarchy In The UK», мир завертелся вокруг, на танцевальной площадке вдруг начинается махач — Джефферсоны сцепились с вышибалами, девчонки разлетаются по углам, некоторые плачут, ди-джею всё по фигу, знай накручивает пластинки, а Джефферсоны сегодня не одни, и вышибалам приходится туго. Наконец, ди-джей понимает, что пора и ему вмешаться, а то разнесут всё нафиг. «Live On Маrе» Боуи… молодец, что не поставил «В субботу вечером и не подраться» [18] .
18
Saturday Night’s Alright For Fighting.
Элтона Джона, свалка перемещается к двери. Микки Тодд накернивает одному из Джефферсонов и отходит к Делани и Чарльзу Мэю. Это он зря, потому что двое из кодлы Джефферсонов тут же развешивают им по ушам. Джефферсоны собирают своих в кучу и уходят, попутно вышибая стёкла, тут какой-то пьяный урод пристаёт к Дэйву, закон жизни — всегда находится кто-то старше, сильней, кто может наехать, отнять деньги, избить тебя, кинуть в канал, в конце концов, просто потому, что может, потому что ты панк, или чёрный, жёлтый, белый, у тебя слишком длинная или слишком короткая причёска, или ты пьёшь в другом баре, живёшь на другой улице — какая разница? Мне тоже без разницы, сколько ему там лет, я предлагаю ему валить отсюда, и, бывают же чудеса, он сваливает, а в это время, судя по вспышкам, является полиция, всё начинает успокаиваться, вот так мы и живём здесь, в Англии, это и моя жизнь, моя Англия — ди-джей чувствует то же самое, потому что звучит «Боже, Храни Королеву» [19] .
19
God Save The Queen.
Какой-нибудь безмозглый слюнявый любовный хит сейчас успокоил
Когда начали ставить уж полную парашу, я говорю Дэйву, что выйду подышать, а то яйца потеют — жуть.
— Вон Трейси, похоже, одна, — говорит он. — Похоже, он ей заправил и свалил.
Сижу на ступеньках, гляжу, как полиция разговаривает с вышибалами. Джефферсоны давно смылись, кто-то из бара подметает стекло. Подходит Дебби и садится рядом.
— Музыка сегодня так себе.
Сто лет её не видел. Симпатичная.
— Я слышала про Смайлза, — говорит она, — Как думаешь, он поправится?
Говорю, что всё будет хорошо, она наклоняется и целует меня. Не успеваю опомниться, как её язычок оказывается у меня во рту, а рука сжимает ширинку. Её рот сладкий, с привкусом рома и чуть-чуть дыма. Оглядываюсь вокруг, но никто не смотрит на нас. За углом темно, и мы уже там. Дебби осторожна, как всегда, медленно двигает рукой, но я слышу «нет», когда хочу забраться под юбку.
— Кто-нибудь увидит. Просто дай мне тебя сейчас приласкать.
Ну, не знаю, по мне — так сидеть с задранной юбкой, раздвинутыми ногами и ласкать чужие яйца — значит напрашиваться на приключения. Я всего лишь пацан и чувствую, как сперма просто рвёт мне штаны, стремясь на волю. Весьма довольная собой Дебби просто любуется мною, как будто я беглый персонаж из передачи о дикой природе. Штаны мои совсем мокрые, крыша едет, и всё, о чём я сожалею — нам негде уединиться. Вот так всегда.
— Джо, дуй сюда, — кричит Дэйв, я аж подпрыгиваю. — Мы идём за хавкой.
— Бегом, дрочила, — зовёт меня Крис, — жрать охота — пипец.
Звучит последняя песня перед закрытием, копы стоят вместе с вышибалами и смеются. Через минуту все повалят на выход. Предлагаю Дебби проводить её домой, но она отназывается — пойдёт с кем пришла. Девчонкам нужно держаться вместе. Она вытирает руку носовым платком, целует меня в щёку и идёт в зал. Обычно гормоны так давят на мозги, что погонять шкурку два-три раза в день — нормальное дело. Но я целую неделю даже не вспоминал об этом, поэтому теперь просто плаваю в сперме, как будто мне снова двенадцать, и я только что проснулся. Только вот в двенадцать всё гораздо проще — ни девчонок, ни музыки, которая опять же заставляет думать о девчонках — ты так же, как все, сам себя утешаешь и посылаешь на фиг тех, кто говорит, что он этого не делает.
— Есть хочу, сил нет, — говорит Крис, — Сегодня разорюсь на хот-дог. За Смайлза.
Идём дальше, прикалываемся, толкаемся, сегодня всё хорошо. Отхожу за угол отлить, заодно привожу себя в порядок, догоняю остальных. Дэйв украшает мой десятидырочный мартен огромной зелёной соплёй, загоняю его в угол и вытираю ботинок об его ногу, вот мы уже катаемся по земле, скатываемся в кювет. Никто не хочет уступать, и уже непонятно, в шутку мы или всерьёз, вроде бы и ерунда, но даже друзьям не всё можно позволять, мы оба это знаем, мы уже на дороге, среди окурков и жирных пятен, в спину впиваются камни, пахнет горячим асфальтом, Крис поддаёт ногой светящиеся блоки ограды и пинает в нас, внутри разбиваются лампочки, и я понимаю, что всё идёт неправильно.
— Так! Вы, блядь! Кончайте страдать хуйнёй. В детство впали? Если метнуться кабанчиком, мы будем у фургона первыми. А то сейчас туда дойдёт вся толпа, и мы до утра простоим в очереди.
Хороший повод остановиться, не выясняя, кто победил, мы встаём, отряхиваемся. Разглядываю ботинки — я совсем их запустил, завтра надо почистить. Собираюсь закругляться — попрощаюсь и двину в госпиталь. Говорю Дэйву, чтобы стёр грязь с рожи, а то так и будет ходить как свинья, и мы догоняем Криса.
— Шевелите своими заготовками! — Крис злится, что ему придётся ждать.
Хозяин фургончика нас уже ждёт, в чистом отглаженном фартуке, фургончик тоже чистый и аккуратный. Мы берём по хот-догу и по чашке чая, смотрим, как жарятся колечки лука, набиваем животы. Появляются ещё клиенты, и повар просто носится взад-вперёд, улыбается, шутит, хохочет. Он мне очень нравится, как будто он дружит со всем миром, так он себя ведёт — и невозможно представить, что он кого-то бьёт, даже если война, например. Только не он.