Человек без собаки
Шрифт:
А если он поручит эту работу другим, результат будет тем же, потому что они точно так же не знают, что искать. Он где-то читал о похожем информационном тромбе в бывшей ГДР. Чуть не каждый четвертый житель был осведомителем Штази, и естественно, секретную полицию захлестнуло такое количество информации, что они не то что анализировать — читать все это не успевали. А уж принимать какие-то меры — об этом и речи быть не могло. Чтобы справиться с этой задачей, пришлось бы привлечь к работе оставшиеся три четверти населения.
Откуда ему знать, какие из небрежно накорябанных
А вот еще вариант: Роберту настолько надоело все это выливаемое на него дерьмо, что он решил лечь на дно. Скорее всего, с какой-нибудь старой подружкой. Эта версия могла быть вполне принята всерьез, если бы не второе исчезновение. У племянника не было никаких причин уходить в подполье. Да, стог сена выглядел впечатляюще. Вернее, два стога. И иголки две.
У Эвы, вспомнил Гуннар, есть хорошая модель. Сначала реши, что делать, а потом делай, что решил. Видишь — хватай. Если ничего не выходит, реши что-нибудь другое…
Эта тактика касаток. Прежде чем искать дальнейшее сходство между инспектором Эвой Бакман и крупным океанским хищником, он решил выпить кофе, чтобы, по крайней мере, не заснуть.
Но в первой половине дня кое-что проклюнулось. Он нашел телефон психолога, который работал с Робертом Германссоном после катастрофы на Fucking Island. Психолога звали Эжен Свентандер, он принимал на Сконегатан, на Сёдере [44] . Автоответчик сообщил, что инженер человеческих душ в настоящее время в отъезде и появится только 9 января. Между прочим, Свентандер входил в группу из восьми психологов и психотерапевтов в разных районах Стокгольма, занимающихся именно этой проблемой: залечивать душевные раны участников подобных реалити-шоу. Обычно это занимает от шести до восьми месяцев, два раза в неделю; лечение чаще всего оплачивает повинный в душевных травмах телеканал.
44
Сёдер (сокр. от Сёдермальм) — остров, южный район центрального Стокгольма.
Эту информацию сообщил ему один из коллег Свентандера. Вполне удовлетворенный ответом, Гуннар Барбаротти сел в поезд и покатил в Упсалу.
Студенческое общежитие «Триангель» у Ракарбергет. Коридор, по обе стороны по пять комнат, каждая с туалетом и душем. Кухня общая, на стене висит непременный портрет Че Гевары, а также фотография полуголой негритянки и мишень дартса. У Гуннара появилось чувство, что с тех пор, как он сам двадцать пять лет назад попивал теплое баночное пиво в таком же коридоре в Лунде, никаких заметных изменений в студенческом быте не произошло.
В одной из комнат он обнаружил маленькую, худенькую девушку по имени Линда Маркович. Она изучала математику. Родители ее жили здесь же, в Упсале, но она предпочла провести праздничные дни в «Триангеле». Ей надо заниматься, а дома шумно — гости и прочее. А тут тишина и покой — все, кроме нее, разъехались на каникулы и вернутся только в начале января.
Линда Маркович предложила кофе, Барбаротти вежливо поблагодарил. Они присели за кухонный стол, покрытый серым толстым ламинатом, наверняка ведущим свое происхождение из эпохи Че.
— Хенрик, — начал он. — Причина моего появления здесь — Хенрик Грундт. Он исчез.
— Исчез? Извините, кофе только растворимый.
— Очень хорошо. Он снимал комнату у вас за стеной, если можно так сказать.
— Да… Я живу здесь уже три семестра. У Хенрика контракт второй руки, самому снять комнату почти невозможно. Особенно новичку. Он появился здесь в сентябре.
— Вы хорошо его знали?
Она покачала головой. Странная, несовременная прическа — короткие каштановые кудри. А скорее всего, она и сама несовременна, так тоже может быть.
Девушка налила кипяток в красно-синие кружки, насыпала кофе и открыла пакет с печеньем.
— Прошу прощения, это все, что я могу предложить, — извинилась она. — С другой стороны, вряд ли вы пришли сюда поесть.
— Это правда, — сказал он. — Значит, вы не особенно хорошо знакомы с Хенриком Грундтом…
— Нет, — она взяла печенье, — не особенно. Мы здесь вообще почти не общаемся. Все очень разные. Видимся, разве что, утром за завтраком, иногда по вечерам — на кухне.
— Но вы, должно быть, все равно с ним о чем-то говорили?
Она опять пожала худыми плечами:
— Конечно.
— И какое у вас сложилось впечатление?
— Хорошее… Он не задавака, как некоторые…. Нет, спокойный парень. Надежный, я бы сказала. А что с ним случилось?
— Пока не знаем. Знаем только, что он исчез.
— Как это… исчез — и все?
— И все.
— Звучит жутковато.
— Согласен. Хотя некоторые исчезают добровольно. По той или иной причине. Как раз это я и пытаюсь установить.
— Вы имеете в виду?.. — Она оборвала фразу и недоуменно уставилась на Гуннара. Никаких трудностей в толковании этого взгляда у него не возникло.
— Я знаю, о чем вы подумали. Да, есть и такие, кто кончает счеты с жизнью. Никаких данных, что Хенрик мог так поступить, у нас нет, но никогда нельзя быть уверенным…
— Я даже представить не могу, чтобы он…
Она не закончила фразу. Барбаротти отхлебнул кофе и обжег верхнюю губу.
— А с кем еще в вашем коридоре общался Хенрик?
Опять отрицательный жест головой. Кудряшки на голове смешно затряслись.
— Нет… Они с Пером как-то были на вечеринке в начале семестра, но, по-моему, этим все и ограничилось. Пер… Пер — свинья и бузотер. Когда он пьян, а это бывает довольно часто…