Человек хотел добра
Шрифт:
— Пашка! А чиж?
— Что чиж? Живет, хлеб жует. Ты не беспокойся, я его отдал в надежные руки.
— Как отдал?
— Так и отдал. Да ты не бойся, никуда птичка не денется, вернется к тебе. Парень ты хороший, обижать не стоит… Значит, поедем!
— Куда поедем?
— Там увидишь. Раньше батьки в петлю не лезь. Тетку встречать поедем. Корешка вот только захватим.
— Пашка, мне нужен чиж. Я от тебя не отстану, пока не получу обратно. Кому ты его отдал?
— Надежно отдал. Что ты волнуешься? Ну, не сегодня —
Ради чижа я готов был на все. Не надо злить Пашку, подобру лучше отдаст.
Мы зашли за Корешком и отправились встречать Пашкину тетку.
По лицу Пашки было видно, что мы опаздываем. До станции почти все время пришлось бежать. Миновали мост через реку, пролезли под вагонами и внезапно очутились на перроне. Как раз подходил поезд. Всего шесть вагончиков тащил измятый паровозик с осипшим гудком. Я думал, что это и есть тот самый поезд, на котором должна была она приехать. Но Пашка не бросился вперед, не проявил родственного беспокойства. Он прислонился к тумбе и внимательно приглядывался к пассажирам. И только когда народ вышел из вагона, а кому надо — вошли, Пашка кивнул нам. Вскоре и мы сидели в вагоне. Поезд направился в сторону Московского вокзала.
— Пашка, а тетя? Где мы ее будем встречать?
Он посмотрел на меня с недоумением, потом вспомнил, осклабился.
— Видишь, не приехала, поедем к ней сами.
Все это было очень странно.
Пассажиры — все больше колхозницы с бидонами и мешками — негромко разговаривали. Пашка осматривал каждую женщину, словно проверял еще раз, нет ли среди них его тетки. Видимо, он уверился, что в этом вагоне ее нет, позвал нас в следующий. Здесь и разыгралась комедия, в которой я не сразу разобрался. Пашка вдруг подмигнул нам и быстро пробрался в конец вагона. Я хотел направиться за ним, но Корешок задержал меня в проходе и заорал:
— Я тебе сколько раз говорил: «Сиди! Сиди!» А ты не слушаешь, знай свое!.. Теперь мамка придет, а ключи где? Забрал?.. И что всегда вяжешься за взрослыми?..
Я вытаращил на него глаза, потом оглянулся — сзади никого не было. Значит, Корешок орал на меня.
— Дома бы сидел! — продолжал он. — Избаловался, совсем не слушает никого.
Последние слова он произнес, как бы обращаясь к пассажирам. В вагоне сразу стихло, все повернулись в нашу сторону. Старик в полушубке заметил:
— Ты бы спокойнее, старший брат! О ключах самому надо заботиться, нечего на мальчишку сваливать.
И в вагоне сразу заговорили о неправильном воспитании.
— Куда только школа смотрит! — заявил старик в полушубке.
Однако Корешок мало прислушивался к рассуждениям пассажиров. Едва только я открывал рот, чтобы выяснить явное недоразумение, он распалялся еще пуще:
— Еще возьмусь за тебя! Вот погодь, дома будем! Ты у меня узнаешь!
В то же время он незаметно подталкивал меня к выходу. Я прижался к
— Беги, дура-а! — прошипел он вдруг мне на ухо и тут же выскользнул за дверь.
Ошеломленный, ничего не понимающий, я бросился за ним.
Когда мы очутились на площадке, он торопливо оглянулся на подножку и, приготовившись к прыжку, крикнул раздраженно:
— Раззява! Чего стоишь? Махай за мной!
Он оттолкнулся и полетел под откос в мягкий глубокий снег. Плохо соображая, что делаю и зачем, я прыгнул за ним. В глаза брызнул снежный фонтан, в ступнях заныло, куда-то отлетела шапка…
— Жив ли? Ну поднимайся быстрее, идем!
Передо мной стоял Корешок. Метрах в пятидесяти от нас отряхивался от снега Пашка. В руках у него была хозяйственная сумка.
— Да пошевеливайся ты, дьявол! — орал Корешок.
Обратно к мосту мы опять бежали. Ноги еще ныли от прыжка, в голове шумело. И только когда выбрались на дорогу, пошли потише.
— Пашка, ты украл сумку?
— Откуда ты взял? — зло спросил он. — Мне тетка дала. Ты что, не видел?
Никакой тетки не было. Пашка обманывал. Это было заметно по его глазам, по всему виду.
— Тогда зачем Корешок орал в вагоне?
Пашка повернулся ко мне, замедлил шаги.
— Знаешь что? Помолчи лучше! — сказал он с ленивой выразительностью. — А то таких вопросов наставлю — не обрадуешься!
Всю остальную дорогу я молчал. В голове неразбериха, на душе противно, нет сил уйти, забыть все: и чижа, и Пашку с сухопарым Корешком.
В сумке оказались желтые полуботинки с фабричным клеймом, детская погремушка и кулек с мукой.
— Не густо, — сказал Пашка.
Он отдал сумку Корешку и объяснил:
— Сейчас прямо к моей матке, толкнем ей муку.
— А ты-то пойдешь? — спросил Корешок.
— Если можешь уговорить, иди без меня.
— Нет, уж лучше всем вместе.
В корпусе мы сразу направились к Пашкиной матери. Они долго уговаривали ее купить муку, она упорно не соглашалась.
— Бери, мамка, — убеждал Пашка. — По дешевке человек отдает. — И он кивал на Корешка.
— Получка у вас не ахти какая, — вторил Корешок. — А я отдаю дешевле. Кабы на муке было написано, откуда она, другое дело. Бери, тетка Настя. Дешевле же.
— Ну только разве что дешевле, — согласилась наконец она. Со вздохом отсчитала деньги и стала торопливо выпроваживать Корешка. Причем, она то и дело поглядывала на меня, и в глазах ее было осуждение.
Обрадованный Корешок совал ей в руки погремушку.
— Бери, бери, тетка Настя! В хозяйстве все пригодится.
Тетка Настя растерянно повертела яркую игрушку, не зная, что с ней делать. Наконец, сунула за зеркало.
— Я провожу ребят, — не своим, упрашивающим голосом сказал Пашка и, когда очутился в коридоре, шепнул нам: — Теперь сплавим полуботинки. Еще успеем.