Человек и пустыня (Роман. Рассказы)
Шрифт:
— Мы сегодня же должны выступить, идти не останавливаясь. Нас теперь много. Всякая задержка в пути только внесет разложение в наши ряды. Не стоять ни дня, ни часа. Вперед! С богом на Москву!..
Он говорил долго. Он смотрел куда-то в угол, на потолок, будто видел там пути. Лишь изредка он опускал глаза ниже, бегло, быстро оглядывал всех — беспокойно пробегал по лицам. Все лица замкнулись, все уста молчали. Только киргизы переглядывались.
— Итак, повторяю: с богом на Москву…
Все слушали его молча.
Перед вечером в тот же день пестрыми змеями поползли отряды
«С богом на Москву!»
В селе Тягуновке он созвал сход. Мужики, старики, бабы — множество их — пришли охотно. Виктор Иванович встал перед ними огромный, как столбина.
— Мы собрались большой силой. Идем. Все должны помогать. Я приехал, чтобы купить у вас хлеб, скот, фураж.
Голос из задних рядов сердито, смеясь, выкрикнул:
— А чем будешь платить?
— Да, вот это вопрос! — с готовностью откликнулся Виктор Иванович. — Вопрос для нас и для вас острый. Сейчас мы расплатимся с вами квитанциями. Я ручаюсь своей подписью, что со временем, когда будут побеждены большевики, мы по этим квитанциям уплатим вам золотом…
Сход зашумел:
— Золото большевики с собой увезут.
— Держи карман — золотом!.. Чапай идет — вот он вам покажет золото.
— Большевики хороши, да и вы, должно быть, не плохи. Только собрались воевать, а уже мужика грабите.
— Все на мужике едут!
Виктор Иванович махал руками, взывал:
— Стойте, братцы! Поговорим по душам!
Его не слушали, шумели все громче. Он замолчал, смотрел хмуро, зло. Он понял: каши не сваришь. Садясь опять в тарантас, он сказал с угрозой:
— Ну что ж, пеняйте на себя: не хотели дать мирно, у вас возьмут силой!
Кучер Семен уже в степи по дороге утешал:
— Что с этим анафемским народом поделаешь? Вот надо взять человек пятьдесят казаков, тогда все даром отдадут.
«С богом на Москву!» Виктор Иванович представил: тысячи сел и деревень на пути, такое же жадное мужичье… И вечерняя степь, и кубовое небо с первой золотой звездой показались злыми-злыми. Далеко впереди горели костры, там стояли сыропятовские отряды…
Красные отступали поспешно, накоплялись где-то там, впереди, у самой Волги. По степи ходил слух: навстречу сыропятовскому отряду идет сам Чапаев. Под Покровском уже спешно роют окопы.
Но пока село за селом и хутор за хутором переходили к Сыропятову без боя. Только у села Григорьевки была первая настоящая схватка. За сорок верст в степи виднелась григорьевская церковь. В степи по дорогам скакали конные, шла цепочкой пехота — это было видно в бинокль. Сыропятовские отряды полукругом подходили к селу.
— Из пушек стреляют.
Виктор Иванович сел на облучок тарантаса. Пушка ударила еще раз, потом посыпался сухой горох винтовочных выстрелов. И будто эти выстрелы разом прогнали тьму. Стало видно: конные далеко скачут — под самым селом. За ними поспешают цепи пехоты. Обозы медленно, точно червяки, поползли за пехотой. А утро вырастало, и белая колокольня четким маяком поднялась совсем недалеко — рукой подать. И странно было ее спокойствие среди выстрелов, гигиканья, криков «ура». Столб огня и дыма поднялся на краю села. В степь, в стороны от села убегали черные букашки — люди.
— Улю-лю! Красные бегут! Лови их! — орали задорно в обозе.
Киргизы догоняли убегающих, убивали, порой накидывали аркан, волочили волоком назад, к обозу. Жарня выстрелов уже кипела в самом селе. Потом сразу перекинулась за церковь и за село.
Когда Виктор Иванович въехал в улицу, уже все село опустело. Избы глядели глухо. Ворота были заперты. Только на площади у церкви виднелись люди — конные и пешие. День вышел наволочным, с низкими облаками… Обоз медленно ехал по улице. В переулке послышалось гиканье. Четыре конных киргиза вывели на улицу на ременных арканах двоих пленных, молодых белоруких парней. Лица у обоих пленных были залиты кровью. На улице киргизы загикали сильнее, двое задних заработали волкобоями — нагайками со свинчаткой на конце. Пленный упал… Киргиз нагнулся над ним, взмахнул волкобоем.
В обозе кто-то улюлюкнул:
— Наддай! Наддай ему!
Киргиз тронул лошадь. Аркан натянулся, потащил пленного волоком по земле — туда, к площади.
На площади, у церковной ограды, стояла толпа пленных, человек тридцать. Конные киргизы и казаки цепью окружили их. Когда двое новых пленных — один бежал бегом, другого волокли — появились на площади, конные подъехали к ним, задорно и старательно нагибались, чтоб ловчей ударить нагайкой.
Из ближнего двора тащили веревки, связывали пленных — человек по пять-шесть — руки, ноги. Усадили всех вместе. Потом из дворов потащили солому.
— Зачем им солому? — спросил Виктор Иванович Семена.
— Сжечь хотят, не иначе, — со злорадством ответил Семен.
Виктор Иванович отвернулся, проехал дальше. Навстречу ему вели еще пленных — тоже к площади.
Штаб Сыропятова был в школе. Верховые лошади стояли привязанные к палисаднику. Сыропятов сидел в учительской за столом. Фуражка у него была на затылке. Он улыбнулся Андронову.
— Поздравляю!
— Да. Но как с пленными-то? Ведь сжечь хотят!
Сыропятов нахмурился.