Человек и пустыня (Роман. Рассказы)
Шрифт:
Они поскакали еланской дорогой, на Самару, но на второй версте Виктор Иванович приказал Семену остановиться, вылез из тарантаса, прошел в темноте шагов сорок обратно по дороге и долго стоял и слушал, не скачет ли кто за ними от хутора. Степь молчала. Бескровные бледные звезды усеяли все небо. Тишина стояла чуткая от земли до неба. Погони не было. Виктор Иванович пошел назад к тарантасу и властно приказал Семену:
— Поедем на Красную Балку. Ты знаешь дорогу?
Семен ворчнул:
— Ну как не знать? Сколько раз езживал?
— Так вот. Правь туда.
Семен осторожно
А степь была все прежняя, вот такая, какой много лет назад знал ее Виктор Иванович. Все так же ширококрылые беркуты плавали под самым небом или темными неподвижными фигурами сидели на курганах. Уже утром попался волк. Он выбежал к самой дороге из оврага, смотрел на проезжих. Семен свистнул. Волк убежал. В бурьянах по сторонам дороги, точно бараны, паслись стада серых дроф, над дальними озерами вились утки. Нужно было проезжать через немецкие хутора и через русское село. У въезда в село толпился народ.
— Стой! Кто такой будешь? Никак, Виктор Иванович Андронов?
— Он самый.
— А-а-а! — удивленно пронеслось по народу. — Куда едете? Что в городу-то?
— В город пришли большевики. Все забрали. Все на свой лад строят…
Его слова встретили кривыми улыбками. Он сердцем чуял, что и здесь начался какой-то сдвиг, что люди, пожалуй, с радостью думают о его несчастье. А-а, так и есть: радуются! Молодой мужик весело сказал:
— Насыпали блох за ворот!
И засмеялся раскатисто.
Красная Балка была в стороне от проезжей дороги. Работников здесь было совсем мало — только старики и приказчик Спиридоныч, присланный из Цветогорья недавно. Встретили его низкими поклонами, забегали, засуетились.
— Пока поживу у вас, — сказал им Виктор Иванович. — Посмотрим, что будет.
В эти дни, особенно вот за эту длинную дорогу, он уже обдумал и уже решил, как будет действовать. Отсюда, с Красной Балки, он будет собирать сведения, где остались белые отряды, воюющие с красными, если можно — соберет их вместе, сорганизует, а если они сорганизованы, он просто примкнет к ним, а там; глядишь, и мужики опомнятся. Большевикам придет конец.
Каждый день из Красной Балки в село Еланку и на Бобовы хутора и назад к Волге, к хуторам, уезжали верхами три старика работника, узнавали, где что делается. Уже по хуторам ходили слухи: цветогорский отряд возвращается назад, идет и горами, и луговым берегом, нынче завтра будет возле Цветогорья. И тогда… Что тогда? Тогда — горе большевикам.
Виктор Иванович оживился. Эти слухи его подбодрили небывало — он опять стал энергичным, деятельным, будто проснулся от тревожного сна, а утро такое ясное-ясное, — работа зовет, во всем теле холодок и бодрость.
Из Красной Балки он съездил на Бобовы хутора к знакомому богатому крестьянину Ивану Ивановичу Липкину — тому самому, что прежде держал на Бобовых хуторах большую
Липкин встретил Андронова низкими поклоанми, льстивыми словами. По поклонам и улыбке было видать: приезд миллионера польстил ему. Дом Липкина — самый большой дом на Бобовых хуторах — был весь закрыт зеленью, гулкий, просторный, с ярко выкрашенными желтыми полами, с дорожками через все комнаты. Две черноглазые красивые девушки, круглые, полные, как мешки, всклень насыпанные пшеницей, сидели в комнате, куда Липкин ввел Андронова. Девушки тотчас встали, поздоровались с гостем, выжидательно глянули на отца.
— Что глядите? — шумно закричал Липкин. — Это Виктор Иванович Андронов — царь наших краев. Хе-хе! Идите-ка, прикажите самовар поставить!
Девушки вышли. Виктор Иванович сказал, устало усаживаясь на деревянный желтый диван и оглядывая свои запыленные сапоги и помятый пиджак:
— Хорош царь наших краев!
— А что? — с готовностью, очень поспешно воскликнул Липкин. — Кто здесь сильнее вас?
— Да вот объявились. Видите? Я места не нахожу себе — прячусь по хуторам… царь-то. Сарынь оказалась сильнее.
Лицо Липкина — полное, заросшее черным волосом — сразу потемнело.
— А вы думаете, это надолго? Я тоже ночи не сплю, жду беды.
— Не знаю, надолго ли. По-моему, это от нас зависит. Я и приехал сюда, чтобы сговориться, собрать силы, вместе ударить.
Лицо Липкина перекосилось, дрогнуло. Угодливость сразу исчезла. Липкин вне себя поднялся — огромным, злым столбом.
— У нас тоже появились большевики. У нас, на Бобовых! А? Растерзать бы такую сволочь!
И тут Виктор Иванович увидел: остра ненависть к большевикам у этого столбоподобного мужичища.
— Вчера прискакал из Балакова наш паренек. Ходит там слушок: сын ваш сильно действует.
Виктор Иванович отшатнулся, поднял левую руку, будто защищаясь от удара.
— Сын? Какой?
— Да уж не знаю, какой. Андронов, слышь. А какой — не знаю.
— А ну-ка, нельзя ли позвать этого паренька?
— Почему же нельзя? Можно! Я сейчас.
Липкин поспешно вышел из комнаты. Виктор Иванович нетерпеливо встал. «Сын? Уж не Иван ли опомнился?»
Виктор Иванович нетерпеливо заходил по комнате. Ему хотелось самому побежать вслед за Липкиным — узнать скорее. Но понимал он: нельзя терять достоинства. Липкин вернулся скоро, и с ним — парень лет двадцати, бойкий, вошел и развязно подал руку Виктору Ивановичу, как равному.
— Как же! Андронов там крушит большевиков!
— Да какой Андронов-то?
— А я не знаю, какой! Говорят, офицер Андронов, а какой — неизвестно.
— Да ты сам-то его видел?
— Знамо, видел, как вот вас — рукой протянуть.
— Какой он из себя?
— Черненькие усы…
— А-а, Вася!.. Но как он мог попасть в Самару? Странно!
— Ну, вот видите? Я говорил. Наша берет! — закричал Липкин. — Надо своих сзывать, потолковать надо…
Часа два спустя у Липкина было совещание. Пришли Щипковы — отец и три сына, — все крепкие, огромные, как степные быки, с упрямством и злобой в глазах, пришел поп Колоротин, бывший волостной старшина Зимницын.