Человек из Архангельска
Шрифт:
Она никогда не отдалялась от дома дальше нескольких ярдов и прежде, чем выйти, тщательно осматривала окрестность из окна, чтобы убедиться, нет ли кого вблизи. Из этого я вывел заключение, что она подозревала, что её соотечественник продолжал жить по соседству, и боялась, что он может сделать попытку похитить её. Один её поступок ясно доказал её опасения. У меня был старый револьвер с несколькими патронами, который валялся среди разного хлама. Она нашла его там, вычистила и смазала, затем повесила около двери вместе с мешочком с патронами. Всякий раз, когда я отправлялся на прогулку, она снимала револьвер и настаивала, чтобы я брал его с собою. В моё отсутствие она всегда запирала дверь. За исключением этого чувства страха, она казалась вполне счастливой, занимаясь тем, что помогала Мэдж в то время, когда не была со мной. Она была удивительно ловка и искусна во всех домашних работах. Я скоро убедился, что её подозрения были вполне основательны, и что человек из Архангельска всё ещё скрывался по соседству. Однажды ночью, страдая бессонницей, я встал и выглянул из окна. Погода была несколько пасмурная, и я едва мог различить линию моря и неясные очертания моей лодки на берегу. Однако, когда мои глаза привыкли к темноте, я заметил какое-то тёмное пятно на песках, напротив самой моей двери, которого я не заметил в прошедшую ночь. Стоя у окна, я пристально вглядывался в расстилавшуюся передо мной местность, стараясь разглядеть, что это могло быть, Большая группа облаков, закрывавшая луну, медленно разошлась, и поток холодного ясного света разлился по безмолвной бухте и длинной линии её пустынных берегов. Тогда я увидел, кто ходит по ночам у моего дома. Это был он, русский. Он скорчился, подобно гигантской жабе, поджав на монгольский лад ноги и устремив глаза, очевидно, на окно комнаты, где спали молодая девушка и экономка. Свет упал на его поднятое вверх лицо, напоминавшее ястреба, с глубокой морщиной на лбу и с торчавшей вперёд бородой - отличительными признаками страстной натуры. Моим первым побуждением было выстрелить в него, как в человека, забравшегося в мои владения неизвестно с какой целью, но затем злоба сменилась состраданием и презрением.
"Бедный дурак, - мысленно сказал я.
– Неужели же возможно, чтобы человек, так бесстрашно смотревший в глаза смерти, мог отдать все свои помыслы и забыть всякое самолюбие ради этой жалкой девчонки, - девчонки, которая к тому же бежит от него и ненавидит его? Любая женщина могла бы полюбить его, хотя бы из-за этого смуглого лица и высокой красивой фигуры, а он стремится как раз обладать той единственной, из тысячи ей подобных, которая не желает его знать!"
Когда я опять лёг в постель, эта мысль долго забавляла меня. Я знал, что засовы крепки у меня в доме и прутья решеток надёжны.
Мне было совершенно безразлично, где проведёт ночь этот человек - у моей двери, или в ста шагах от неё, лишь бы он ушёл утром. Как я и ожидал, когда я встал и вышел из дома, не было ни его, ни каких-либо следов его ночного бдения.
Скоро, однако, я увидел его опять. Однажды утром я отправился покататься в лодке, так как у меня болела голова, частью оттого, что пришлось много нагибаться, а частью от действия вредного химического снадобья, которое мне пришлось вдыхать прошлой ночью. Я грёб вдоль берега несколько миль, а потом, чувствуя жажду, высадился на берег у места, где, как я знал, впадал в море ручей с прекрасной свежею водою.
Этот ручеёк проходил через мою землю, но устье его, где я был в тот день, находилось за пограничной чертой моих владений. Я почувствовал себя несколько смущённым, когда поднявшись от ручья, у которого утолял свою жажду, очутился лицом к лицу с русским. Теперь я забрался, куда не следовало, так же, как и он, и я сразу заметил, что он знал это.
– Я хотел бы сказать вам несколько слов, - сказал он серьёзно.
– Торопитесь!
– ответил я, смотря на свои часы.
– У меня нет времени слушать вашу болтовню.
– Болтовню!
– повторил он сердито.
– Ну, конечно, вы, шотландцы, странный народ. Ваше лицо сурово, а ваши слова грубы, но таковы и те добрые рыбаки, у которых я сейчас живу. Однако, я нахожу, что под этим суровым видом скрываются добрые, честные натуры. Нет сомнения, что вы также добрый и хороший человек, несмотря на свою грубость.
– Чёрт возьми, - сказал я, - говорите, что вы хотите сказать, и убирайтесь затем прочь! Вы надоели мне.
– Неужели я не могу ничем смягчить вас?
– вскричал он.
– А! Вот взгляните!
– он вынул небольшой греческий крест.
– Взгляните! Наши религии могут различаться обрядами, но какая-нибудь общность мыслей и чувств должны проявляться у нас при виде этой эмблемы.
– Не могу сказать наверняка, - ответил я. Он посмотрел на меня задумчиво.
– Вы очень странный человек, - сказал он наконец.
– Я не могу понять вас. Вы всё ещё стоите между мною и Софьей. Вы ставите себя в опасное положение, сэр. О, поверьте мне прежде, чем будет слишком поздно. Если бы вы только знали, что я сделал, чтобы овладеть этой женщиной, как я рисковал своим телом, как я погубил свою душу! Вы - небольшое препятствие в сравнении с теми, которые я преодолел, один удар ножа или брошенный камень устранили бы вас навсегда с моего пути. Но спаси меня Бог от этого!
– дико вскричал он.
– Я и так уже слишком пал, всё лучше чем это.
– Вы сделали бы лучше, если бы вернулись на свою родину, - сказал я, - чем прятаться в этих дюнах и отравлять мой досуг. Когда я буду иметь доказательство, что вы уехали, я отдам эту женщину под покровительство русского консула в Эдинбурге. До тех пор я буду охранять её сам, и ни вы, ни какой иной московит не отнимет её у меня.
– Какую же цель преследуете вы, разъединяя меня с Софьей?
– спросил он. Не думаете ли вы, что я буду обижать её? Зачем же я буду это делать, когда я охотно отдал бы жизнь, чтобы избавить её от малейшей неприятности? Зачем вы делаете это?
– Я делаю это потому, что мне так того угодно, - ответил я.
– Я не имею обыкновения объяснять свои поступки кому бы то ни было.
– Послушайте!
– вскричал он, внезапно впадая в бешенство и подвигаясь ко мне со сжатыми кулаками.
– Если бы я думал, что у вас есть какое-нибудь бесчестное намеренье по отношению к этой девушке, если бы я мог хоть на одно мгновение предположить, что у вас есть какой-нибудь низкий мотив, чтобы задерживать её, то так же верно, как то, что есть Бог на небе, я вырвал бы сердце из вашей груди своими собственными руками.
Одна мысль об этом, казалось, лишила его рассудка. Лицо его исказилось, а кулаки конвульсивно сжимались и разжимались. Я думал, что он схватит меня за горло.
– Прочь, - сказал я, кладя руку на пистолет.
– Если вы прикоснётесь ко мне хоть пальцем, я убью вас.
Он опустил руку в карман, и одно мгновение я думал, что он хочет также достать оружие, но вместо этого он поспешно вынул папироску и зажёг её, быстро вдыхая дым в лёгкие. Нет сомнения, он знал по опыту, что это был самый верный способ обуздать свои страсти.
– Я говорил вам, - сказал он более спокойным голосом, - что моё имя Урганев, Алексей Урганев. Я финн по рождению и провёл жизнь в странствованиях по всему свету. Я принадлежу к числу беспокойных людей, не могущих удовлетвориться тихой жизнью. С тех пор, как у меня было своё судно, едва ли имелся порт от Архангельска до Австралии, куда бы я ни заходил. Я был груб, необуздан и свободен; а там, на родине, жил человек изящный с белыми руками, с вкрадчивой речью, умевший угождать женщинам. Этот юноша своими хитростями и уловками украл у меня любовь девушки, которую я всегда считал предназначенной себе. До этого времени она, казалось, склонна была отвечать на мою страсть. Я был в плавании в Гаммерфесте, куда я ездил за слоновой костью, и, неожиданно вернувшись, узнал, что она - моя гордость, моё сокровище - выходит замуж за этого юношу с изнеженным лицом, и что свадебный поезд уже отправился в церковь. В такие минуты, сэр, что-то происходит в моей голове, и я едва сознаю, что делаю. Я высадился на берег со своею командой - всё люди, которые плавали со мной годами и на верность которых можно было положиться. Мы пошли в церковь. Они стояли, она и он, перед священником, но обряд не был ещё совершён. Я бросился между ними и схватил её за талию. Мои люди оттолкнули испуганного жениха и зрителей. Мы снесли её в лодку, привезли на корабль, а затем, подняв якоря, поплыли через Белое море, пока шпицы Архангельска не скрылись за горизонтом. Я предоставил ей свою каюту, свою гостиную, всевозможный комфорт. Я спал вместе с людьми на баке. Я всё надеялся, что с течением времени её отвращение исчезнет и она согласится выйти за меня замуж в Англии или Франции. Проходили дни за днями. Мы видели, как Нордкап исчез позади нас, мы плыли вдоль серых берегов Норвегии, но несмотря на всё моё внимание, она не прощала мне того, что я вырвал её из рук бледного возлюбленного. Затем случился этот проклятый шторм, который разбил и мой корабль и мои надежды, и лишил меня даже возможности видеть женщину, ради которой я так много рисковал. Может быть, она ещё может полюбить меня. Вы, сэр, - сказал он задумчиво, - надо полагать, много повидали на своём веку. Не думаете ли вы, что она может забыть этого человека и полюбить меня?