Человек из будущего
Шрифт:
Вскоре впереди показалось самое крупное, даже крупнейшее офисное здание в мире. Работают там, как сказано в справочниках, тридцать тысяч человек, хотя сколько на самом деле и сколько из них действительно работает, не знает и сам министр обороны.
Зато несколько тысяч абсолютных бездельников, устроенных туда по протекции родни, говорят многозначительно и с гордостью, дескать, работаю в Пентагоне, и тут же умолкают, пусть додумывают остальное. Не признаваться же самим, что разносят бумаги по почти тридцатикилометровому коридору.
Работу сканеров я ощутил еще задолго до момента, когда мог бы представлять для Пентагона угрозу. Редкие прохожие, что идут мимо в поле зрения сканера, на отвратительное мрачное здание внимание не обращают, всего пять этажей, высота двадцать три с половиной метра, на небоскреб не тянет точно, и не важно, сколько там этажей вглубь, в счет идет только то, чем можно ткнуть соседа в глаза.
Джон с некоторым запозданием ответил на запрос «свой – чужой», хотя чего это я придираюсь, он не чувствует излучение радара, это я сразу уловил сигнал опознавателя, а Джон еще и потому не спешит, что мы далеко, к тому же знает, и после ответа все равно следящая аппаратура не отпустит, проведет до стоянки, где тут же, едва выйдем из автомобиля, тщательно обмерит с головы до ног и пошлет данные на сервер.
Думаю, по прибытии мы еще не успели отойти от автомобиля и на шаг, как в базах данных быстро и с маниакальной подозрительностью, что с компьютеров возьмешь, сличили все-все, что только можно засечь при визуальном осмотре, но пока ничего подозрительного, хотя, понятно, слежка за нами будет продолжена и в самом здании.
– Нам в левое крыло, – сказал Джон. – Так ближе.
Я поинтересовался:
– Это в него засадили самолет романтики из Саудовской Аравии, вашей самой дружественной страны?
Его лицо мгновенно дежурно омрачилось, произнес торжественно и почти перешел на церемониальный шаг.
– Да, здесь помещалось командование Военно-морских сил. Здание рухнуло почти целиком.
– Ну, не совсем, – уточнил я, – только часть…
– Погибло сто двадцать пять человек, – сказал он трубно, – не считая шестидесяти четырех пассажиров авиалайнера.
Я сказал успокаивающе:
– Вы правы, чего их считать. Так, побочные потери, хоть и американцы, а не какие-то шведы. А своих сотрудников, да, жалко.
Он бросил на меня растерянный взгляд.
– Здание восстановили, но теперь в этом крыле создан мемориал в память погибших наших сотрудников и пассажиров самолета.
– И пассажирам? – переспросил я.
Он кивнул, сказал уже по-американски деловым голосом:
– Ну да, а чего им отдельно? Общий дешевле.
– Всего-то пару слов на доске дописать, – согласился я. – Ваша нация умеет деньги считать. Немцы, принеся свое протестантство, сделали этот народ великим.
Он, судя по его лицу, не понял, при чем тут какие-то немцы и какое-то протестантство, если он по штату гей, и сказал с той же надлежащей торжественностью:
– А возле здания построен мемориал, как вы могли заметить…
– Еще бы такой не заметить, – сказал я.
– …в виде парка со ста восьмьюдесятью четырьмя скамейками. Все торжественно обращены лицом к зданию, где погибли… Люди погибли, не скамейки, а то все из Европы придирчивые.
– Прекрасный парк, – согласился я. – Только не понял, почему сто восемьдесят четыре, если погибли сто двадцать пять ваших и шестьдесят четыре каких-то там никому не нужных пассажиров?
Он спросил испуганно:
– А сколько должно быть?
Я отмахнулся.
– Наверное, плохо считаю. Или это военная тайна. Все-таки Пентагон – не какая-то никому не нужная Лига Наций. Или ООН. А то и вовсе, стыдно выговорить, МАГАТЭ.
– Видимо, да, – сказал он с облегчением.
– Здесь все строго, – согласился я.
– Очень!
– Хотя военный министр почему-то гражданский.
Он на миг запнулся.
– Наверное, это с чем-то связано…
– Половой ориентацией, – предположил я. – Военные все-таки военные, а гражданские как бы гражданские… Гражданские всегда злее.
Он спросил нерешительно:
– Это результаты опросов?
– Психологии, – пояснил я. – Не им же воевать, это военные все предпочли бы миром, чтобы служить и не воевать. Жалованье у ваших военных такое, что лауреаты нобелевских премий завидуют!
– А какая отдача от лауреатов? – спросил он. – Военные одним своим видом и высоким жалованьем страну защищают.
Я кивнул на большую группу разношерстных людей у главного входа.
– Туристы?
– Да, – ответил он, – нам придется пройти с ними, чтобы не привлекать внимания.
Я кивнул, хорошая мера предосторожности, в Пентагон прут экскурсии за экскурсиями со всех концов страны и мира. Шпионы разорятся снимать всех входящих, вносить в базы, а потом долго и тщательно сверять портреты и прочие антропологические параметры, пытаясь установить, кто из них шпионнее.
На входе снова охрана, но больше декоративная, слишком мундирные, рослые и красивые. Явно наняли из службы эскорта знатных дам, одели в мундиры и велели стоять у входа со значительными лицами.
Здесь, как и везде, главное – сканеры и следящие за мимикой камеры. Мы прошли мимо неподвижных часовых, этих красавцев и тех, что дальше в коридоре, но и те тоже для красоты и значимости, настоящие стражи теперь везде незримы.
На нас никто и не взглянул, народу как муравьев, вот куда уходят деньги налогоплательщиков, да и наши тоже, доллары покупаем за рубли, поддерживая их проклятую валюту… которая на самом деле вообще-то нужна всем, но как не побурчать, это же чуть ли не единственное право, что осталось в странах свободной демократии.
– Нам сюда, – сказал Джон. – Не отставайте.
Мы сдвинулись за колонну в каком-то стиле, а там по коридору, где охранник кивнул ему молча, свернули за угол, лифт тут же приглашающе распахнул блестящие створки.