Человек из Лондона
Шрифт:
Малуэн пьянел, от навязчивых мыслей становился упрямей. У меховщика он вел себя не слишком любезно.
— Сколько стоит лиса?
— Настоящая? От пятисот франков и выше.
— Покажите.
Дочь потянула его за рукав.
— Не надо! Мать рассердится. Искусственная тоже хороша.
— Отстань!
Радостное чувство опьянения у Анриетты стало проходить, но оно вернулось, как только мех обвил ей шею.
Это была рыжая лиса, не подходившая к плащу.
— В ней и пойдете?
Еще бы, конечно, в ней! Они снова
— Не пора ли возвращаться? — забеспокоилась Анриетта.
Она перешла на другую сторону, чтобы пройти мимо мясной, но жалюзи были опущены, лавка пуста. На углу какая-то женщина расспрашивала прохожего. Малуэн обратил на нее внимание, потому что говорила она по-английски. На ней был черный костюм, легкий не по сезону. У женщины были не правильные черты лица, рыжие волосы выбивались из-под шляпки, тонкую шею украшала золотая цепочка с медальоном.
— Купи-ка газеты, — сказал Малуэн дочери.
Он старался не глядеть на застекленную будку. Обходя кафе «Швейцария», чтобы выйти на набережную, они вновь столкнулись с Камелией, стоявшей в укромном местечке с английским инспектором.
Малуэн ускорил шаг. Его не в чем упрекнуть! Он не сделал ничего дурного. Нахмурив брови, он обдумывал, как покончить с сараем. А потом пусть пройдет несколько недель или месяцев, и тогда можно будет попроситься на пенсию.
Он переедет куда-нибудь, только обязательно в пределах Нормандии, например к югу от Сены, скажем в район Кана. Купит парусную лодку и будет удить рыбку в свое удовольствие.
— Я все думаю, что скажет мать.
По мере приближения к дому беспокойство Анриетты возрастало. У Малуэна оставалось ровно столько времени, чтобы успеть переодеться и поужинать перед уходом на работу.
Не попытается ли тот человек ночью выйти из своего убежища? За плоскодонкой лежат инструменты. Доски можно пропилить…
Не знать, где сейчас клоун, было ужасно, но еще ужаснее знать, что англичанин в сарае! Разве клоун остановился перед убийством сообщника? Нет! Убил запросто, так хладнокровно, что и представить себе невозможно, если своими глазами не видел. Может быть, именно поэтому Малуэн не испытал потрясения.
Если клоун не ел со вчерашнего дня, то, наверное, совсем плох: он и раньше-то выглядел вконец измученным.
Однако в темноте сарая он обладает известным преимуществом…
Не лучше ли тихо, не привлекая ничьего внимания, потолковать с ним через стенку и предложить часть банкнот?
— У нас кто-то в гостях, — заметила Анриетта, когда они подходили к дому.
— Почему ты так думаешь?
— Коридор освещен.
Когда чужих не было, свет в прихожей не зажигали.
— Ключи при тебе?
Анриетта отперла дверь. Послышались голоса. Дочь решила оставить одежду и покупки в коридоре, но отец подтолкнул ее к кухне.
Там находился шурин со своей женой.
— А я и не знал, что вы придете, — сказал Малуэн, не глядя им в лицо.
В тот же миг раздался возглас матери:
— Что это, Анриетта? Это тебе отец купил?
Она ощупывала плащ, шляпку, перчатки, посматривая на мужа с возрастающей тревогой.
— А мне ничего не купили? — захныкал Эрнест, развязывая пакет с чулками.
Золовка нашла плащ слишком кричащим. Шурин проронил:
— Я только что толковал сестре, что ты не правильно поступил, сняв Анриетту с надежного места у коммерсантов с деньгами.
На кухне собралось слишком много народу, да и пакеты с покупками усугубляли беспорядок. Говорили все разом. Анриетта показывала туфли. На плите что-то подгорало.
— По нынешним временам трудно найти хорошее место.
Малуэн опустил голову, как разъяренный бык. Все вокруг были возбуждены. Он чувствовал, что среди этой суматохи ему так и не удастся прийти к какому-то определенному решению.
— К черту все! — наконец выругался он и, пав духом, открыл дверь.
Он поднялся в спальню, чтобы переодеться, и до того, как щелкнуть выключателем, утер глаза.
8
Холл от столовой отделяла застекленная перегородка, и г-жа Дюпре могла руководить обслуживанием клиентов со своего места: одно окошко связывало ее со столовой, второе — с буфетной.
Этим вечером было малолюдно. К обеду зашла пара, осведомившаяся о стоимости блюд: молодожены скромного достатка, которые отправлялись в Лондон в свадебное путешествие. Их посадили в левый угол, где они и принялись за еду, подавленные пышностью серебряных приборов и фраком Жермена.
За столом сидели только англичане, если не считать представителя какой-то фирмы, приехавшего в Дьепп недели на две.
Старый Митчел с дочерью расположились по одну сторону стола, инспектор Молиссон — по другую.
Обед проходил в тишине, и г-жа Дюпре знала, что до конца его все будут молчать. Так всегда, когда в зале не накрывают по крайней мере пять столов. Сразу воцаряется всеобщая неловкость, и посторонний, случайно завернувший поесть, невольно останавливается на пороге и тут же уходит. Поскольку зал был пуст, Жермен подавал кушанья очень быстро и накидывался на пустые тарелки, словно на добычу.
Когда он стал разносить сыр, хлопнула входная дверь.
Послышались неуверенные шаги, и появилась молодая женщина. Она застенчиво огляделась по сторонам.
— Хотите снять номер? — громко спросила хозяйка со своего места.
Женщина ответила по-английски, и г-жа Дюпре позвала Жермена, который немного знал этот язык.
Молиссон из столовой увидел женщину и поднялся, чтобы узнать причину ее взволнованности.
— Это жена Брауна, — прошептал он, перед тем как направиться в холл. — Хотел бы я знать, что ей здесь нужно.