Человек из Лондона
Шрифт:
— Да я же знаю только то, что мне сказали. Инспектор Скотленд-Ярда утверждает, что у этого типа в кармане ни гроша, ни ножа, ни револьвера.
Это навело Малуэна на мысль, что его клоун сидит без еды. Ну, прямо с ума сойти: стой здесь и думай об одном и том же.
Не решил ли беглец, услышав голоса, что он окружен? Не дрожит ли от страха и холода? А что он испытал, когда вошла Анриетта?
Малуэн столкнул ногой с обрыва ком земли, и тот упал на рифленное железо крыши.
— Сарай ваш? — спросил жандарм. — У вас есть лодка?
— Плоскодонка. Но в ближайшие дни куплю моторку.
— С каких лет у вас на железной дороге выходят на пенсию?
— С пятидесяти пяти.
Они вели неторопливую беседу, а внизу по-прежнему сидел голодный человек! Малуэн пнул ногой еще один ком земли, как мальчишка, который гоняет камень, возвращаясь домой из школы. Но глаза у него забегали — в тот момент, когда жандарм поинтересовался насчет пенсии, стрелочник подумал: «Если я не отопру дверь, клоун через несколько дней умрет».
Воображение тут же стало рисовать ему страшные картины: например, ночью, в самый разгар прилива, он тащит к морю худое одеревеневшее тело.
— Пойду перекушу, — пробормотал он.
И, засунув руки поглубже в карманы, направился к дому.
Хуже нет, чем давать волю мыслям. Ночью жандармы, несомненно, будут делать обход с карманными фонариками, и стоит человеку, на свою беду, пошевелиться…
Все, даже Эрнест, вернувшийся из школы, уже сидели за столом. Малуэн молча принялся за еду, поочередно поглядывая на домашних.
— Пойдешь со мной в город? — спросил он вдруг Анриетту.
Девушка посмотрела на мать, та кивнула:
— Вот и хорошо. Ступайте, прогуляйтесь вдвоем.
— А я? — заныл Эрнест.
— А ты останешься дома.
Малуэн поднялся в спальню причесаться и почистить костюм. Потом достал старую коробку, которая хранилась в зеркальном шкафу: надо взять немного денег. В коробке лежали тысячефранковый и пятисотфранковый билеты, и он украдкой сунул их в карман.
— Готова, Анриетта?
— Еще пять минут.
Когда он проходил мимо комнаты дочери, ему захотелось распахнуть дверь. В тазу плескалась вода. Малуэн на секунду приостановился и насмешливо бросил:
— Прихорашивайся, прихорашивайся!
Да, тот человек голоден. Дождь не прекращается, а в сарае, конечно, образовалось с десяток щелей, через которые каплет ледяная вода.
— Эрнест, выйди-ка на минуту.
— Зачем?
Малуэн выставил мальчика в коридор и протянул руки к огню, как делал обычно после мытья.
— Я обдумал то, о чем рассказала Анриетта утром, — сказал он жене, — Об этом никому ни слова, понятно?
— А если он сбежит на твоей лодке?
Об этом Малуэн не подумал. Он с огорчением вздохнул:
— Что поделаешь!
Анриетта напудрилась и подкрасилась, несколько переборщив с помадой, что было особенно заметно на фоне зеленого шелкового платья. Когда она надевала его, все сразу замечали, что она полнее, чем кажется.
— Куда пойдем?
— Посмотрим.
До тропинки вниз они шли молча, и Малуэну было беспричинно радостно, словно он отправился на праздник или на свадьбу и повседневная жизнь куда-то отступила.
— Хозяин за тобой не приударял?
— Еще чего!
Он изучал дочь своими маленькими глазками с удовольствием и в то же время с беспокойством.
— Я посоветовал матери никому не рассказывать о сарае. Разумеется, и ты никому не говори.
В порту отчаливал траулер, и весь экипаж, собравшийся на палубе, с улыбкой поглядывал на Анриетту. Она тоже шла не обычной своей походкой, а выступала как-то мягко, торжественно, и на лице ее светилась радость.
— Мы идем в кафе «Швейцария»?
Малуэн ответил не сразу, он посмотрел на свою стеклянную будку на конце порта и вздрогнул при мысли, что теперь богат. Это было неслыханно, не правдоподобно! В одиночестве он даже не отдавал себе отчета в том, что собой представляют такие деньги, но сейчас, прогуливаясь с дочерью, открывал для себя все новые и новые перспективы.
— Тебе не хочется снова идти на работу?
— Нет. Но это невозможно, — ответила она, не подозревая, какой смысл вложил в эти слова отец.
— А если бы стало возможно? И я одел бы тебя лучше, чем дочь Лене?
— Ну, эта сколько на себя ни истратит, так и останется пугалом огородным.
В стеклянной будке Малуэн различил фигуру сменщика. День был серый. Огней еще не зажигали, и все вокруг казалось мрачным и убогим. Дневной стрелочник тоже, наверно, видел его и завидовал, что он гуляет со своей прифрантившейся дочерью.
На углу набережной дежурили два жандарма, еще один — у входа в морской вокзал. Прохожие спешили.
День угасал. Пешеходы жались к домам, чтобы их не забрызгали автомашины.
Кафе «Швейцария» зажгло огни. Зазвучал граммофон. Камелия уже сидела в своем углу и, поскольку Малуэн пришел с дочерью, делала вид, будто они незнакомы, что, однако ж, не помешало ей оглядеть Анриетту с головы до ног.
— Выпей-ка чего-нибудь сладкого, скажем ликеру.
Официант! Один ликер и один кальвадос!
— Бенедиктин? — осведомился официант.
Анриетта поморщилась и покачала головой.
— Мне тоже кальвадос, только с сахаром.
Она первой заговорила о том, что их волновало.
— Я все думаю, есть ли у него еда. И потом, молодой он или старый?
Ни молодой, ни старый! Он человек без возраста.
Печальный неприкаянный бедняга.
«Невезучий», — подумал Малуэн, припоминая медленно плывущую шлюпку и человека в ней, погружающего багор в воду в поисках чемодана.
— Трубка была дорогая, отец?