Человек из паутины
Шрифт:
Но тут прозаически зашумела спускаемая за дверью вода, и оттуда, оправляя на ходу юбку и приглаживая непослушные пряди, вышла его леди Годива, рыжеволосая дьяволица Эстер, приютившая и согревшая Ванечку грешной ночью после вчерашней пьянки.
– Привет, – сказала она и чмокнула его в небритую щеку. – Слушай, такое дело. Мне тут позвонил мой козел… Ну, в общем… давай-ка мы отложим нашу свадьбу до осени. У него путевка горит в Испанию. Таньку он брать не хочет – еще бы, с такой уродкой по заграницам ездить. А у меня все равно неотгулянный отпуск за прошлый год.
– Ага, – согласился Ванечка, –
– Старинный голландский станок красного дерева, – поймав его заинтересованный взгляд, тут же прокомментировала Эстер. – Служит для отжимания белья. Это что, – она пренебрежительно махнула рукой, – пойдем, покажу тебе настоящие редкости.
Они прошли в набитое книгами помещение, часть которого занимали всякие диковинные предметы.
– Вот камень, на котором отдыхал Дмитрий Донской после Куликовской битвы. – Эстер показала на гладкий здоровенный валун с криво сколотыми краями. – Вот бронзовая рука Ивана Сусанина, которую когда-то давно отпилили и в кабак снесли, а в кабак приняли. Вот арба, на которой везли мертвого Грибоедова, та самая, которую встретил Пушкин на перевале по дороге в Арзрум… – Эстер показывала Ванечке за редкостью редкость, и он кивал, зачарованный, боясь притронуться даже мизинцем к этим великим ценностям.
– У вас здесь прямо музей, а не магазин, – выдохнул наконец Ванечка, утирая вспотевший лоб. – Это… подлинник? – робким голосом спросил он, указывая рукой на арбу.
– Мы подделок не предлагаем, – ответила ему Эстер. – Мы же честные коммерсанты, какой нам смысл обманывать покупателей. – Слушай, – подмигнула она ему, – есть идея. Как ты насчет того, чтобы потрахаться на исторической арбе Грибоедова? – И не дожидаясь Ванечкиного ответа, она отщелкнула на поясе кнопочку.
Теперь, когда проблема со змеиными шкурами была решена, дело оставалось за малым. Лёле, чтобы начать камлание, необходима была кожа козла. Но нужна ей была не обыкновенная козлиная кожа, Лёле требовалась кожа особенная – старая, и чем древнее, тем лучше. Причину такой острой необходимости объяснить непосвященному было трудно. Так же сложно, как рассказывать о камлании обычными человеческими словами. Но если бы и появилась нужда кому-нибудь объяснять причину, Лёля ответила бы бесхитростно: «Нужно, потому что я знаю. А знаю, потому что я чувствую». Ее знание соединялось с чувством и вело ее по правильному пути. Кусок старой козлиной кожи Лёле нужен был единственно как приманка. Чтобы в неизвестном ей пока месте в неизвестное ей пока время некое неизвестное пока существо клюнуло на запах старой козлины. Дальше это неизвестное существо следовало обязательно победить, чтобы взять у него волшебную силу. Вот такую, примерно, схему подсказывала ей ее шаманская интуиция. Вот поэтому сегодня с утра Лёля бегала по букинистическим магазинам.
Действительно, где как не у питерских букинистов можно было отыскать козлиную кожу. Натуральную козлиную кожу, шедшую на книжные переплеты.
Но то ли день был сегодня сирый, то ли рыба, которую Медсестра Лёля съела в грязном кафе на Лиговке, была родственницей абарге загахан, таинственной рыбьей мамке, прячущейся
Время было уже обеденное, а список неохваченных Лёлиными поисками магазинов таял быстро, как получка у алкоголика. На Литейный она попала далеко за полдень. Проскочила мимо маклаков-перекупщиков и уже через секунду-другую жадным взглядом выискивала на полках кожаные корешки переплетов. Но ни в первом, ни во втором зале переплетов из кожи не обнаружила. Обругав козлиного духа тэхэ онгона козлом вонючим, Лёля чуть не плакала от обиды. Она достала из кармана свой списочек, чтобы вычеркнуть очередной магазин, обманувший ее надежды, и тут услышала из-за плеча голос.
– Девушка, вам помочь?
– Да, – сказала Лёля и обернулась. Перед ней стоял низкорослый Пан с маленькими бусинами-глазами, спрятанными в лохматых бровях, плавно переходящих в бороду. – Мне нужна кожа от переплетов.
– Дима, к тебе клиент! – крикнул он в приоткрытую дверь, и из щели спустя мгновенье вылезло улыбающееся лицо. Было это лицо в халате с прилипшими к нему книжными крошками. Голос лицо имело улыбчивый, как и вид. Лёле Дима сразу понравился. Он был длинный, худой и крепкий и пахло от него дорогим табаком «Davidoff».
– Слушаю, – сказал Дима Медсестре Лёле, распахивая перед девушкой дверь. – Переплетные работы всех видов. – Он уже аккуратно вел клиентку под локоток в каморку, где, казалось, шагу нельзя было ступить – столько здесь приходилось на каждый вершок пространства инструментов, приспособлений, столиков, станков и станочков, каких-то тигельков и гладилок, наковален и наковаленок и много чего другого, чему Лёля не то что имени, слова не могла подобрать, хоть примерно способного описать увиденное.
– Мне, – смущенно сказала Лёля, – просто нужен старый кожаный переплет. Только старый, чем старее, тем лучше, – добавила она уже тверже, видя, что на лице мастера не промелькнуло ни тени пренебрежения.
– Ага, – ответил Дима и улыбнулся. – Старый кожаный переплет. Любой? – спросил он, убирая с прохода кипу листов картона и освобождая дорогу к шкафику, стоящему у дальней стены.
– Только чтобы не от церковных книг.
– Отчего же, – брови у Димы дрогнули и удивленно взлетели вверх, – такое негативное отношение к святости?
– Почему негативное? Наоборот, нормальное. – Она не стала объяснять Диме, что на кожаный переплет от книги, которую освятили в церкви, не приманишь неизвестное существо, живущее в неизвестном месте. Это как на нательный крестик ловить черта, поселившегося в подполье.
Но Дима, как человек деликатный, не стал ждать комментария от клиентки, он уже отпирал шкаф, и любопытному взору Лёли открылись его сокровища.
– На этой полке у меня девятнадцатый век. Эти вот переплеты Ариничева, эти – Ляндерса. А вот побогаче и подороже – Шнеля, Соколова, вот – Ро. Нынче один «шнель» в марокене, тисненый золотом, стоит больше, чем сама книга. Они всегда дорого стоили. Если это, конечно, марокен настоящий, старый, а не какая-нибудь марокеновая бумага…