Человек из Санкт-Петербурга
Шрифт:
Феликс, как тигр в клетке, расхаживал по комнатке, три шага вперед, три назад, наклоняя голову, чтобы не задеть потолок. Он внимательно слушал Шарлотту. – Дверь в комнату Алекса всегда закрыта, – говорила она. – Внутри два вооруженных охранника и один снаружи. Те, кто внутри, не открывают двери, пока наружная стража не прикажет.
– Один снаружи и двое внутри.
Феликс почесал голову и выругался по-русски. «Все время какие-то сложности, – подумал он. – Вот я уже здесь, внутри дома, и у меня есть помощница, но все равно дело не из простых. Почему мне не везет
Он взглянул на Шарлотту и в голове у него пронеслось: «Нет, я не жалею об этом».
Поймав его взгляд, она спросила:
– Что такое?
– Ничего. Что бы ни случилось, я рад, что нашел тебя.
– И я тоже. Но как ты поступишь с Алексом?
– Ты можешь нарисовать план дома?
Шарлотта наморщила лоб.
– Могу попробовать.
– Ты должна знать дом, ты ведь прожила здесь всю жизнь.
– Конечно, я знаю эту часть дома, но есть такие уголки, куда я и не заходила. Спальня дворецкого, комнаты экономки, подвалы, помещения над кухней, где хранят муку и прочее...
– Постарайся начертить план каждого этажа. Среди своих детских сокровищ она разыскала лист бумаги, карандаш и склонилась над столом.
Феликс съел еще один сэндвич и допил оставшееся молоко. Она не сразу смогла принести ему еды, потому что в коридоре убиралась прислуга. Пока он ел, она набрасывала план, морща лоб и покусывая кончик карандаша.
– Пока сама не попробуешь, не поймешь, как это трудно, – промолвила она.
Феликс заметил, что она прекрасно чертила абсолютно прямые линии даже без линейки, хотя и пользовалась ластиком, найденным среди старых карандашей. Вид ее был очень трогателен. «Вот так она и сидела в классной комнате многие годы, – размышлял Феликс, – рисуя домики, затем маму с „папой“, а позже карту Европы, листья деревьев, зимний парк... Уолден множество раз видел ее такой».
– Почему ты переоделась? – спросил Феликс.
– О, здесь все то и дело должны переодеваться. Каждому времени дня соответствует свой туалет. К ужину полагается являться с обнаженными плечами, но не к обеду. К ужину надо надевать корсет под платье, но никак не к чаю. На улицу нельзя выходить в том, в чем ходишь дома. В библиотеке можно сидеть в шерстяных чулках, но в утренней комнате это не годится. Ты не представляешь, сколько правил я должна помнить.
Он понимающе кивнул. Теперь его больше не поражали развращенные нравы высших классов.
Она протянула ему чертежи, и он внимательно стал их изучать.
– А где хранится оружие? – спросил он.
Она дотронулась до его руки.
– Не спеши так, – сказала она. – Я ведь на твоей стороне – помнишь?
В один миг она вновь превратилась во взрослую женщину.
– Я и забыл, – ответил он с грустной улыбкой.
– Хранится в оружейной комнате. Она указала ее на плане.
– Так у тебя в самом деле был роман с мамой?
– Да.
– Мне с трудом верится, что она была способна на такое.
– В те времена она была ужасно безрассудной. Она и сейчас такая, лишь делает вид, что изменилась. – Так ты считаешь, она осталась прежней?
– Я знаю это.
– Все, буквально все оказывается не тем, что я думала.
– Это и есть взросление. Она задумалась.
– Интересно, как же мне тебя теперь называть?
– Что ты имеешь в виду?
– Называть тебя отцом мне как-то неловко.
– Пока годится и Феликс. Тебе понадобится время, чтобы привыкнуть к мысли, что я твой отец.
– А у меня будет это время?
Ее юное лицо было столь серьезно, что он взял ее руку и ласково спросил:
– А почему же нет?
– Что ты сделаешь, когда захватишь Алекса?
Он отвернулся, чтобы она не увидела виноватого выражения его лица.
– Это зависит от того, как и когда я захвачу его. Но скорее всего, я буду держать его связанным здесь. Тебе придется носить нам пищу и послать шифрованную телеграмму в Женеву моим друзьям с сообщением о том, что произошло. Потом, когда новость о похищении должным образом сработает, мы отпустим Орлова.
– А после этого?
– Меня будут искать в Лондоне, так что я направлюсь на север. Там есть большие города – Бирмингем, Манчестер, Гулль – где я мог бы спрятаться. Через несколько недель вернусь в Швейцарию, а оттуда в Санкт-Петербург. Мне необходимо быть там, скоро грянет революция.
– Значит, я больше не увижу тебя.
«Тебе и не захочется», – подумал он про себя. Вслух же сказал:
– Почему же нет? Я могу вернуться в Лондон. Ты можешь приехать в Петербург. Мы можем встретиться в Париже. Кто скажет заранее? Если есть то, что называется Судьбой, она непременно сведет нас вновь.
«Хотел бы я сам в это верить», – пронеслась в голове Феликса мысль.
– Ты прав, – произнесла она со слабой улыбкой, и он понял, что она ему не поверила. Она поднялась. – Сейчас принесу тебе воды умыться.
– Не беспокойся. Я бывал и грязнее. Меня это не волнует.
– Но меня волнует. Ты ужасно пахнешь. Сейчас вернусь.
С этими словами она вышла.
То был самый тоскливый обед, который Уолден вообще мог припомнить, Лидия словно находилась в каком-то трансе Шарлотта вела себя тихо, но отчего-то нервозно, что было совсем не в ее стиле, постоянно роняла приборы и даже опрокинула бокал, Томсон безмолвствовал. Сэр Артур Лэнгли попытался было оживить обстановку, но его никто не поддержал. Уолден же весь ушел в себя, мучимый загадкою о том, как все-таки Феликсу удалось узнать, что Алекс скрывается в Уолденхолле, Он терзался ужасным подозрением, что это может быть каким-то образом связано с Лидией.
В конце концов, ведь это Лидия сообщила Феликсу, что Алекс находится в отеле «Савой», да она и сама призналась, что он был ей «немного знаком» по Петербургу. А вдруг Феликс имел на нее влияние? Все лето она вела себя довольно странно, словно пребывая в рассеянности. Теперь же, когда он впервые за девятнадцать лет подумал о Лидии столь отстранено, он не мог не признаться самому себе, что в сексуальном плане Лидия оказалась достаточно холодной. О, конечно, воспитанным леди и полагалось быть таковыми, но Уолден прекрасно знал, что все это выдумки, и что на самом деле женщин обуревали те же желания, что и мужчин. А не объяснялось ли это тем, что Лидия жаждала кого-то другого, кого-то из ее прошлой жизни? Тогда многое становилось понятным. «Как все же мучительно смотреть на спутницу жизни и видеть совершенно постороннего человека», – размышлял он.