Шрифт:
Теодор СТАРДЖОН
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НАУЧИЛСЯ ЛЮБИТЬ
Его звали Мэнш; когда-то давно у них в ходу была забавная шутка на этот счет, но со временем она стала горькой.
– Боже, как бы я хотела увидеть тебя прежним, - сказала она, стонущим в сне, вскакивающим по ночам с постели, бродящим в потемках и никогда не объясняющим причин своего странного поведения. И пусть по твоей милости мы порой едва сводили концы с концами, голодали и бог знает как выглядели! Я, конечно, пилила тебя за это, но скорее по привычке, а не всерьез. Я не принимала все близко к сердцу и могла бы терпеть сколько угодно, ведь, несмотря ни на что, ты был самим собой и поступал как хотел.
– А я всегда только так и поступал, - ответил Мэнш, - и не раз пытался втолковать тебе, что к чему.
Она не сдержала возмущенного возгласа:
– Кто бы в этом разобрался?
Давнее, привычное отчуждение охватило ее; она устала ворошить прошлое и предпринимать бесплодные попытки снова и снова вникать в то, чего не смогла понять за годы.
– А вот к людям ты всегда хорошо относился, по-настоящему любил их. Взять того парня, что вдребезги разнес пожарный гидрант и фонарь перед домом. Ты отделался от легавого и пройдохи-адвоката, от санитарной машины и кучки зевак, сам привез парня в больницу и не разрешил подписывать
– Я всегда помогал как мог. Без устали.
Издевка.
– Так поступал Генри Форд. Эндрю Карнеги. Семейство Круппов. Тысячи рабочих мест, биллионы выплаченных налогов на благо каждого. Знаю я эти сказки.
– Но у меня не тот случай, - мягко сказал он.
И тогда она выложила главное, без гнева и ненависти, почти равнодушно. Проговорила потухшим голосом:
– Мы любили друг друга, и ты ушел.
Они любили друг друга. Ее звали Фауна; когда-то давно у них в ходу была забавная шутка на этот счет. Зверушка Фауна, Мэнш-Мужчина и шуры-муры между ними. "История Содома объясняется просто, - он перевирал Чосера. Бесстыдство толкает к супружеской измене" (так как нее был муж, где-то там, среди уроков игры на клавесине, пыльных недовязанных ковриков, набросков пьесы и кучи другого несбывшегося хлама, хранящегося в глубине ее памяти). Но намек остался непонятым. Она не была умницей, а просто любила. Принадлежа к тем людям, которые всю свою жизнь лишь ожидают встречи с настоящим, она отбрасывала одно дело за другим, как не имеющее значения. Такие, если уж ухватят свой шанс, то навсегда, и им говорят: "Ба! Как ты изменился!" А она не изменилась. Жар-птица поманила и улетела, и никогда уж ей не совершить поступка. Никогда.
Они повстречались в расцвете молодости. Ее маленький домик стоял в глубине рощи на окраине городка, имевшего репутацию "творческого курорта". И действительно, в самом городке и его окрестностях поблескивали самородки истинных талантов. Здесь к чудакам традиционно весьма терпимое отношение при условии, что они а) не отпугивают туристов и б) не гребут мало-мальски солидных денег.
Фауна была стройной, миловидной девушкой, которой нравились свободные длинные платья, надетые прямо на голое тело, нравилось жалеть бессловесных больных бедолаг, вроде птиц с переломанным крылом, чахнущих Филодендронов и им подобных, и нравилась музыка - море разной музыки; и хотя она все делала вроде бы правильно, но так ничего и не довела бы до ума, не повстречав свою жар-птицу. Она имела единоличные права на небольшой дом и работала часть дня в местной лавочке, торговавшей рамами для картин. Самобытная и нетребовательная, Фауна не впутывалась ни в какие марши протеста, подачи апелляций и прочее в том же духе. Она просто верила, что надо быть доброй ко всему окружающему, и думала... нет, совсем не так. Она не думала этого, а чувствовала, что если сердечно относиться к каждому, то мир, как целебным бальзамом, пропитается добротой - и вот вам средство борьбы с войнами, алчностью, несправедливостью. Словом, она и ее дом были привычной, неизменной частью городка и после того, как грунтовую дорогу, ведущую к дому, замостили, а в конце пути врыли уличный фонарь и пожарный гидрант.
Когда Мэнш появился здесь - длинноволосый юнец с гитарой за плечами его ум хранил солидные научные познания, почерпнутые в сотнях книг, и отличался пытливой неугомонностью. Он оказался полным профаном в сердечных делах, и Фауна просветила его на этот счет даже лучше, чем сама ожидала. Достаточно ей было послушать его божественную игру на гитаре, и назавтра же он обосновался в ее доме.
Руки Мэнш имел поистине золотые и всегда доводил начатое до блеска. Немудрено, что все его новинки сразу шли в дело в дюжине мест. Он сконструировал оригинальное устройство для нарезки оберточной бумаги, с полированным вручную корпусом из дерева местных пород, в который вставлялись рулоны от счетной машины, а в днище было маленькое лезвие, чтобы аккуратно отмерять ленту нужной длины. Он изготавливал точные копии каминных мехов, яблокорезки и другое оборудование, удобно размещавшееся в лавочках (в этом селении преобладали лавочки, а не магазины), и приносившее кое-какой доход. Он понимал толк в транзисторах и зубчатых колесах, рычажных передачах, двигателях Ванкеля и топливных баках. Частенько пропадал он в задних комнатах дома, экспериментируя с магнитами и осями, множеством химических реактивов всех цветов и оттенков, и как-то раз ему в голову пришла интересная мысль. Он начал опыты с ножницами, картоном и несколькими металлическими деталями. По виду они напоминали рамку и ротор, но были изготовлены из особых материалов и особым способом. Когда он соединил все части, ротор стал вращаться, и внезапно Мэнш постиг самую суть. Он тут же проделал легкие изменения в приборе, и ротор, почти целиком картонный, завертелся с сумасшедшей быстротой, издавая пронзительный, нарастающий звук, а десятипенсовый гвоздь, служивший осью, продырявил бумажную конструкцию. Затем ротор сорвало с места, и он пролетел через всю комнату, разбрасывая вокруг блестящие крупинки железа. Мэнш не сделал даже попытки собрать разлетевшиеся детали, лишь постоял с отсутствующим видом и вышел в другую комнату. Только раз взглянув на него, Фауна тут же подбежала, обняла и принялась допытываться: что случилось, в чем дело? но он, ошеломленный, прямо остолбенел, пока из его глаз по щекам не покатились слезы. Казалось, он и не замечал их. С этого самого времени он начал стонать среди ночи, вскакивать с постели и бродить впотьмах. Годы спустя, когда она говорила, что Мэнш ничегошеньки не объяснял, это одновременно было и правдой, и ложью, потому что он намекнул ей на грандиозность своей идеи, которая могла толкнуть людей на все, вплоть до убийства; одних - чтобы завладеть ею, а других - чтобы задавить ее в зародыше. Но главное он утаил, твердя, что любит ее и не хочет подвергать смертельной опасности. Она вволю наплакалась, упрекала его в недоверии, но он отвечал, что верит ей и просто стремится уберечь, не бросать на съедение волкам. Он сказал также - это страшно терзало Мэнша и не давало покоя ночами, - что устройство, придуманное им, способно превратить пустыню в цветущий сад и накормить голодающих на всей планете, но, выпущенное из-под контроля, оно грозит обернуться вселенской катастрофой. Ведь неопасное само по себе становится опасным по воле людской, и самый первый человек, погибший от
Он обдумывал варианты с распространением множества светокопий по городам всего мира или поиском надежных, принципиальных ученых и инженеров и объединением их в фирму, которая бы собирала аппараты и давала лицензию на их использование только в мирных целях. И все это прекрасно бы сработало с новой моделью крысоловки и швейной машины, но не с таким могучим изобретением, способным изменить поверхность земли, покончить с голодом, смогом, разбазариванием природного сырья, - ведь одновременно оно уничтожало нефтехимическую промышленность (кроме изготовления красителей и пластмасс), энергетические компании, сам принцип двигателя внутреннего сгорания и все отрасли, его производящие и снабжающие топливом. Даже атомную энергетику в большинстве случаев ее применения.
Мэнш из кожи вон лез, стараясь вообще ничего не предпринимать, что проявилось периодом скрежета зубовного и ночной маетой, но это не помогло - машина его не отпускала. А потом он сделал свой выбор и составил план действий, как воплотить его в жизнь. Первым шагом Мэнша к цели стало посещение местной парикмахерской.
Фауна приняла неожиданность молча, как и устройство Мэнша на работу во "Флэкстроникс", предприятие легкой индустрии, выпускающее по государственному контракту мелкие комплектующие детали для компьютеров. Такая работа являлась объектом презрения со стороны здешней богемы, образованных кругов и библиофилов. Фауну тяготила атмосфера распорядка, и, хотя Мэнш вел себя по-прежнему (а выглядел совершенно иначе), она не на шутку встревожилась. В дни выдачи жалования он начал приносить столько денег, сколько она раньше никогда и не видела, да и видеть не желала. Она вдруг стала упрямой и, потеряв возможность брюзжать на бедность, продолжала латать дыры, изворачиваться, обходиться без того и без этого. Доводы, которые она придумывала в свое оправдание, самой же Фауне казались несостоятельными, но тем не менее только усиливали ее упрямство и делали еще большей чудачкой. Потом он купил автомобиль, что она вообще восприняла как крайнюю степень безнравственности.
Каким мучением для нее было слышать со стороны, что он отправился на собрание муниципального совета, чего она ни разу не делала, как он предложил принять закон, запрещающий сидеть на травяных газонах, играть на музыкальных инструментах вблизи оживленных улиц, купаться на городском пляже после захода солнца и, наконец, увеличить штат полиции. Когда она потребовала у него объяснений, он долго с грустью вглядывался в ее лицо, а вскоре, без споров и сцен, съехал с квартиры.
Он снял чистенькую комнату в добропорядочном пансионе рядом с фабрикой, трудился, как вол, чтобы выплатить долги за обучение в колледже, и посещал вечерние курсы университета, пока не получил еще один диплом. Он взял за обыкновение околачиваться вблизи пивнушек по субботним вечерам, сам выпивал немного пива и угощал виски всех встречных и поперечных. Он усвоил полный набор неприличных анекдотов и выдавал их в строгой пропорции: два сексуальных, третий - физиологический. С фабрикой, где он поднялся до управляющего отделом, Мэнш в конце концов распрощался и переехал в студенческий городок ниже по течению реки. Там он с головой ушел в работу над получением степени кандидата технических наук, сочетая ее с учебой на вечернем факультете права. Ему круто приходилось тогда, он экономил каждый цент, чтобы платить за образование и в то же время ходить в безупречно отглаженных брюках и до блеска начищенных башмаках. И это вполне удавалось ему. Он еще урывал время бывать в местной церкви, стал членом церковного совета и даже светским проповедником, используя в качестве собственных проповедей пастырские наставления из "Альманаха Бедного Ричарда". Он умудрялся преподносить их своим слушателям, словно сам автор "Альманаха", с непоколебимой уверенностью в истинности каждого слова.
А когда пришел срок, Мэнш восстановил изобретение, сделав его не с помощью картона и клея, а из обработанных на станке деталей; на 70% они состояли из древесины араукарии и гасили механические колебания друг друга, а электропроводка давала напряжение на коротко замкнутые катушки. Он запатентовал отдельные части прибора, а вскоре и все устройство. Затем, вооружившись учеными степенями, дипломами, патентами, демонстрируя короткую стрижку и рекомендательное письмо своего церковного пастора, он взял солидный кредит в банке и стал совладельцем прогорающей компании по производству разборных транспортерных лент. Он сделал свое устройство элементом привода и начал продавать транспортеры. Торговля сразу пошла бойко. И немудрено - шестивольтная автомобильная аккумуляторная батарея с этой штуковиной обеспечивала транспортировку угля в течение целого года без ремонта или подзарядки. Ничего удивительного в этом не было, ведь вся погрузка шла за счет одного темного шишака в приводной части, маленького, с коробочку для бутербродов, не требующего топлива и безостановочно вертящего ось до полного износа обшивки.
Вскоре вокруг погрузчиков Мэнша поднялся настоящий ажиотаж. Их покупали, чтобы разломать на куски и докопаться до причин такой дьявольской производительности. Большинство сразу отступалось, наткнувшись на араукарию, но пара-тройка молодых гениев да какой-то седеющий старикан все же поняли, что дело в той коробочке для сэндвичей, что неутомимо вращает ось при полном отсутствии топлива. Они поразились, мысленно представив себе эту штучку, помещенную под капот автомобиля, в кабину самолета, вырабатывающую свет и энергию в горах и джунглях, обводняющую пустыни. Отпадала необходимость строить дороги, укладывать рельсы, тянуть линии электропередач. Некоторые из этих умников добрались до Мэнша. Кое-кого он нанял на работу, окропил золотым дождем и крепко опутал паутиной дополнительных льгот и привилегий; других отговаривал, разубеждал, наблюдал за каждым их шагом и, при необходимости, дискредитировал в глазах окружающих, губил их карьеру и разорял дотла.