Человек, который видел сквозь лица
Шрифт:
– Только не говори мне, что ты упустил главное из-за какого-то собачьего дерьма и проморгал сам теракт!
– Да нет, я его видел.
– Ага!
Он тотчас садится, хватает свой блокнот, кладет его на колено и, нагнувшись ко мне, вкрадчиво просит:
– Расскажи мне все, Огюстен, миленький!
– Через несколько секунд молодой подошел к толпе, окружавшей катафалк, распахнул куртку, выкрикнул какую-то неразборчивую фразу и…
– Аллах акбар?
– Что?
– Он выкрикнул: «Аллах акбар!» Это я уже знаю. Переводится как «Бог велик!».
– Ну, может быть… Потом он вытянул руки, сделал какое-то резкое движение, и прозвучал взрыв.
– А старик?
– Какой старик?
– Ну, тот, что его сопровождал.
– Я его больше не видел.
– А не стоял ли он возле гроба?
– Нет.
– Значит, смылся в последний момент?
– Понятия не имею.
– Но, может, потом-то ты его разглядел среди жертв? Он ведь был в джеллабе – неужели не осталось хоть какого-нибудь лоскутка?
Этот вопрос приводит меня в изумление. Как он догадался, что это существо настолько заинтересовало меня, что я высматривал его даже из «скорой», покидая площадь?!
– Месье Пегар, я ведь говорил вам, что потерял сознание. И когда меня привели в чувство, мне было не до того, чтобы выискивать какие-то…
– А я убежден, что ты это сделал!
Я снова умолкаю, разинув рот от удивления. Пегар кивает, нахмурив брови:
– Я абсолютно в этом уверен! И знаешь почему? Потому что ты прирожденный журналист! Да-да, совсем как я! Ты умный человек, который прячет свои эмоции подальше и ведет себя в первую очередь как настоящий профи. Или я ошибаюсь?
Понурившись, я бормочу что-то похожее на согласие.
– Ну так как же? – торопливо спрашивает он.
– Его там не было.
– Гениально! Вербовщик сопровождает террориста до места акции и скрывается, убедившись, что взрыв будет осуществлен. Великолепно! Вот он – новый метод, о котором еще никто не сказал ни слова! (Может, о котором никто еще не пронюхал?)
Он притопывает и хлопает в ладоши, вне себя от счастья. Раненые и погибшие в этой чудовищной атаке его совершенно не заботят… Сейчас он похож на могильщика, который радуется эпидемии.
– Как, вы еще здесь?! – ахает Мириам, входя в палату.
Пегар тут же пристыженно сникает, словно мальчишка, которого застукали в тот момент, когда он сунул палец в банку варенья.
– Я просто хотел подбодрить моего бедного друга.
Мириам ставит поднос мне на колени.
– Вот что его сейчас подбодрит!
И она смотрит на меня с сияющей улыбкой. Я отвечаю ей тем же.
– Я принесла тебе целых два десерта, – шепчет она.
Затем поворачивается и властно приказывает Пегару:
– А вы давайте-ка на выход! Я не хочу, чтобы вы утомляли больного.
Филибер прячет свой блокнот, изображая полную покорность:
– Мадам, вы совершенно правы! Здесь командует медицина. Я исчезаю. До завтра, Огюстен!
– Вот именно, до завтра, – говорит сестра, выталкивая его из палаты.
Она тоже выходит, затворив дверь. Я слышу эхо их удаляющихся шагов.
Вздыхаю с облегчением.
Передо мной сияет сокровище из сокровищ – поднос, на котором, кроме куска хлеба, красуются картофельный салат с корнишонами, филе индейки с рисом, натуральный йогурт и грушевый компот. Желудок мой урчит от нетерпения: наконец-то я смогу насладиться роскошной едой!
У меня вырывается взрыв хохота. Конечно, стыдно смеяться, когда погибло столько людей, а другие их оплакивают, но что тут поделаешь: раз уж мне повезло и я не подох, почему бы не поесть?
Ах, как неделикатно ведет себя мой инстинкт… Оглушенный взрывом, одуревший, я все-таки существую, я жив, в моих венах течет кровь; шок не погубил меня, не лишил аппетита. Конечно, из соображений морали, из простого человеческого сочувствия мне следовало бы сейчас рыдать и стенать, а я мечтаю только об одном – поскорей нажраться досыта. Взрывная волна поразила разве что мой рассудок, но не тело. Упрямая жизненная сила берет верх над угрызениями совести и прочими деликатными чувствами. Не знаю, да и знать не хочу, осудят меня за этот плотский эгоизм или похвалят, – я ему повинуюсь. Он свидетельствует о высшей мудрости, куда более могущественной, чем мое жалкое мудрствование.
И я набрасываюсь на еду. Моя рука первым делом хватает кусок хлеба и запихивает его в рот.
Подняв голову, я вижу на стуле, возле кровати, девочку. Ту самую девочку, которую мельком видел в кабинете Пегара; сейчас она сидит тихая, серьезная, поникшая.
– Ой… что ты здесь делаешь?
Девочка устремляет на меня взгляд больших светлых глаз.
– Он меня забыл.
– Кто? Месье Пегар?
Она утвердительно кивает и переводит взгляд на потолок. Я пытаюсь разузнать побольше:
– Он с тобой добр, месье Пегар?
Она убежденно отвечает своим тоненьким, мягким голоском:
– Ну конечно!
Потом дергает плечиком (тик у нее, что ли?), слегка кривит губы и мигает левым глазом (снова тик?). Однако тут же – видимо, стремясь исправить положение, – вытягивает ноги, любуется своими лакированными туфельками и разглаживает клетчатую юбочку.
– Но он часто меня забывает…
Огорченно покосившись на свой поднос, я ей говорю:
– Ты лучше догони его, а то он будет волноваться.
Потом откусываю от мягкого ломтя хлеба и снова поднимаю голову, чтобы взглянуть на девочку.
На стуле – никого.
3
Похоже, я стал важной персоной.
С самого утра меня осаждают посетители. У моей больничной койки поочередно продефилировали: санитарка, принесшая завтрак; главврач с целой свитой интернов; медсестры, жаждущие взять у меня на анализы кровь и все прочее, и, наконец, парочка полицейских инспекторов, которым я дал свидетельские показания: они багровели по мере того, как я углублялся в подробности, и горячо поблагодарили меня, заверив, что их рапорт будет незамедлительно представлен начальству.