Человек, который видел все
Шрифт:
– Дождь для моих костей просто погибель, – уныло пробасила она.
Я бросил взгляд на стеклянную дверь подъезда. На улице светило солнце. В палисаднике желтела выгоревшая за лето трава. И листья на деревьях не показались мне мокрыми.
– Что-то не так, Сол?
– Нет.
– Я хотела спросить насчет вашей фамилии, – сказала она.
– А что такое?
– На почтовом ящике написано, что вас зовут Сол Адлер.
– Все верно.
– Адлер – это ведь еврейская фамилия.
– И?..
Она молчала, очевидно, ожидая продолжения, и я продолжил.
– А Сол еврейское имя. Но это у вас вопросов не вызывает?
Она широко открыла рот, будто бы ей срочно потребовалось, чтобы воздух проникал в организм сквозь более крупное отверстие. И я подумал, что в голове у миссис Стеклер, очевидно, тоже бродит призрак – призрак моей фамилии. Я поднялся, потому что разговаривать с ней, стоя на коленях, было как-то унизительно. И спросил, не подскажет ли она, где можно купить банку консервированных ананасов.
– Да где угодно. Консервированные ананасы продаются в любом магазине. Даже в лавочке у нас на углу. Вам колечками или кусочками? В сиропе или в соке?
Она пристально разглядывала меня сквозь толстые стекла очков, будто бы подозревала, что по чистой случайности помешала мне ограбить почтовые ящики всех жильцов дома. В своем собственном ящике я нашел толстый конверт, и мне не терпелось открыть его, но делать это у нее на глазах не хотелось. Миссис Стеклер сообщила мне, что идет в недавно открывшийся польский магазин купить маковый рулет. А, раз уж она все равно туда собралась, заодно поищет средство, чтобы вывести пятно с ее дивана черепахово-зеленого цвета. Я задумался было о черепахах и о том, какой оттенок зеленого приписали им производители мебели, но тут она снова принялась сетовать на погоду и боль в суставах. Я что-то не мог припомнить, чтобы на улице, которую она назвала, находился польский магазин. Там точно были мясная лавка, газетный киоск и парикмахерская, ходили в которую в основном пенсионеры возраста миссис Стеклер. Но ничего похожего на польский магазин я там не видел. Разве что бенгалец из газетного киоска начал приторговывать восточноевропейской выпечкой. Перестав слушать рассуждения миссис Стеклер, я открыл конверт и принялся рассматривать фотографии. Их было три, все черно-белые. Вот он, я, – сунув руки в карманы, иду босиком по пешеходному переходу в белых расклешенных брюках и пиджаке. В конверте еще нашлась записка от Дженнифер:
Кстати, босиком на фото шел не Джон Леннон, а Пол. А на ДЛ были белые туфли. Удалось заснять тебя в движении, как на оригинальном снимке, спасибо моей верной стремянке.
Я не запомнил, как разувался, но, видимо, в какой-то момент и правда снял обувь, так как на снимке ноги у меня были босые. Подняв глаза, я обнаружил, что, уходя, миссис Стеклер оставила ходунки в подъезде – сунула их за стойку портье. Сквозь стеклянную дверь мне видно было, как она в своей шубе быстрым шагом направляется к автобусной остановке. А я-то думал, у нее артрит разыгрался и она еле ходит.
Я убрал фотографии обратно в конверт, запер его в почтовом ящике и отправился в супермаркет – купить Вальтеру Мюллеру банку ананасов. Интересно, чем сегодня займется Дженнифер? Наверное, закажет себе билет в Америку. Конечно же, сходит в колледж, в фотолабораторию, будет там готовиться к своей выставке. А позже, много позже, они с Клаудией и Сэнви станут расслабляться в сауне и болтать о бесконечности и о том, что страдающий маниакально-депрессивным психозом математик Георг Кантор нашел способ классификации бесконечных множеств. Ну а мне нужно было решить, какие купить ананасы – колечками или кусочками, в сиропе или в соке. В итоге я положил в корзинку два банана, багет, стейк, а после обнаружил, что зачем-то топчусь возле прилавка с сырами. В каком-то смысле я даже проникся сочувствием к той цветочнице, у которой в магазине были одни розы. Выбрать нужные из бесконечного множества сортов роз, наверное, было не проще, чем разобраться в бесконечном множестве сортов сыра. «Шропшир Блю», «Стилтон», «Фермерский Чеддер», «Ланкаширский», «Красный Лестер», «Гауда», «Эмменталь»… Я попросил продавца отрезать мне большой ломоть сочащегося влагой бри, и он свалился у него с ножа. У продавца были нежные руки.
На улице все стало серым – и асфальт, и небо. Лил дождь. Какой-то мужчина в африканском одеянии сражался с поломанным зонтиком, а вода меж тем заливала его сандалии. Я забежал в турецкое кафе выпить стакан чаю и съесть кусок пахлавы. Пропитанная медом, она прилипла к пальцам. Я попросил салфетку, но женщина, которая меня обслуживала, кажется, не услышала. Она подошла к девочке лет семи, которая читала книжку за соседним столиком, и что-то шепнула ей на ухо. Я подумал было, что она просит ее передать мне салфетку, но потом понял, что девочка – ее дочь и она просто поправляет красную ленточку у нее в косе.
«Вот что я тебе скажу, Сол Адлер: не всегда ты являешься центральным персонажем».
А я тебе вот что скажу, Дженнифер Моро: ты сама меня таким сделала.
5
В моем доме, похоже, творилось что-то странное. Из подъезда в панике выбегали люди. Инженер с третьего этажа кричал: «Пожар! Пожар!» Но запаха гари я не почувствовал. По слухам, пожарные сегодня собирались бастовать, правда, официально ничего объявлено не было. Наш домовладелец советовал всегда держать наготове ведро с песком – просто на всякий случай – и, уходя, отключать от сети все электроприборы, кроме холодильника. Вернулась миссис Стеклер, держа в обтянутой перчаткой руке полиэтиленовый пакет с маковым рулетом. Мне, правда, показалось, что у нее там вовсе не пирог, а мясо, порубленное крупными кусками. Миссис Стеклер забрала из-за стойки портье свои ходунки и объявила, что, кажется, забыла выдернуть из розетки тостер. А если подумать, то и обогреватель могла не выключить. Непонятно, чего ради ей вообще понадобилось его включать в сентябре месяце. Я вызвался сходить к ней в квартиру и проверить, все ли в порядке. Толпившиеся возле подъезда жильцы тут же заспорили, разумно ли это будет. Ведь если наверху и правда пожар, пожалуй, мне не стоит так рисковать. Я, однако, настаивал на своем, и тогда мне посоветовали хотя бы не пользоваться лифтом. «Он хочет умереть. Давайте не будем ему мешать». Миссис Стеклер, широко улыбаясь, вручила мне ключи. Кажется, впервые я видел ее такой довольной.
Одолеть пять лестничных пролетов бегом у меня не вышло, так как я все еще хромал после аварии на Эбби-роуд. Подниматься пришлось медленно. Я открыл ключом дверь, вошел в квартиру миссис Стеклер, но никаких следов задымления не обнаружил. Все электроприборы в квартире были выключены. На полу, посреди ковра, стоял тяжелый черный телефонный аппарат. Это выглядело довольно странно, учитывая, что миссис Стеклер страдала артритом и вряд ли способна была легко и непринужденно опускаться на пол. Я проследил, куда уходит провод, и обнаружил, что он воткнут в розетку за телевизором. Сжав руку в кулак, я принялся постукивать по стене. Будто бы пытался обнаружить в ней что-то. Хотя и сам не понимал, что именно. Может, мне стало интересно, полая она или сплошная? Так или иначе, я стукнул по ней еще пару раз. Почему-то это движение придавало мне уверенность в собственной значимости. И я тут же задумался: получалось, что при других обстоятельствах я себя значительным не чувствовал? Любопытно, сотрудники Штази тоже преисполнялись ощущения собственной важности, когда простукивали стены? Зазвонил телефон, и я поднял трубку.
– Здравствуйте. Квартира миссис Стеклер.
– Кто говорит?
– Сосед. Меня зовут Сол.
– Это Айзек.
Грудную клетку прошило болью.
– Миссис Стеклер нет дома. Передать ей что-нибудь?
– Какой Сол?
Сочетание этих слов – «какой» и «Сол» – обрушило на меня целую лавину чувств: ужас, отчаяние, сожаление.
И все же я попытался ответить четко и вежливо.
– Сол Адлер.
Слова давались мне с трудом. Я вдруг осознал, что сердце мое разбито. И что где-то там, в ином времени, пакет из «Уолмарта», летавший по Эбби-роуд, был как-то связан с Америкой. И имя Айзек было с ней связано тоже.
Связь прервалась.
А я неожиданно понял, что рядом со мной кто-то шумно дышит. Обернувшись, я нос к носу столкнулся с черным пуделем, смотревшим на меня испуганными глазами. Затем он вскочил на подлокотник дивана. Пес тихо поскуливал, глаза у него были влажные. Вообще-то домовладелец запрещал держать в квартирах животных. Я и понятия не имел, что у миссис Стеклер есть собака. Теперь понятно, почему вместо макового рулета у нее в пакете лежало рубленое мясо.
Я сел на диван и взял пуделя на руки. Телефон снова зазвонил. Я же гладил собаку по теплой голове и постепенно успокаивался. Мы с пуделем даже дышать начали в такт, просто дышали и ждали, когда телефон прекратит звонить. Оказалось, что это очень расслабляет – держать на коленях собаку и дышать с ней в унисон.