Человек, который высмеивал
Шрифт:
— Что же еще не решено?
— Возможно, я откажусь.
— Почему?
— Не хочу загнуться через восемь лет. Мне совсем не улыбается, получив отставку, оказаться в каком-нибудь Богом забытом захолустье за десять световых лет отсюда.
Дженет спрятала платок в нагрудный карман и выключила печь.
— Однажды мы уже говорили об этом — три года назад.
— И что мы решили? — Он вспомнил, что они решили. Они решили решать, когда придет время, — ведь оно могло не прийти вовсе. Тогда Агентство только открылось, и Дженет опасалась скорого краха. — Глупо делать вид, будто это непыльная работа. Она отнюдь не такова и никогда таковой не была. Ни у кого нет сомнений на этот счет. Не знаю, почему Мэвис взялся за нее. Может, по моральным соображениям?
— Служение обществу…
— Беззаветное служение Моральным принципам.
Высшая форма самопожертвования, Омфал всей этой… — Он запнулся.
— Крысиной возни, — закончила Дженет. — Наверное, и зарплата больше. Или меньше? Ну, конечно, это неважно.
— Моя семья долго карабкалась наверх, — задумчиво произнес Ален. — И мне тоже пришлось пробиваться. Тут есть к чему стремиться, есть цель. И мне не жаль усилий, затраченных на те пакеты, которые я делал. — Прежде всего он имел в виду пакет, который ему возвратила Сью Фрост. Притча о погибшем дереве.
Дерево погибло, лишенное связи с Землей. Вероятно, многие считали Морак этого пакета недостаточно вразумительным. Но для Алена он был совершенно ясен: человек изначально несет ответственность за своих ближних, и именно они определяют его жизнь.
— Я знаю двух людей, которые поселились среди Руин на Хоккайдо. Там нет ничего живого, и все заражено. Они знают, что их ждет. И все же Гэйтс и Шугерман скорее умрут, чем вернутся сюда. Если бы они вернулись, им пришлось бы стать общественными существами, пожертвовать какой-то частью своей неповторимой и невыразимой личности. И это, конечно, ужасно.
— Но ведь они живут там не только поэтому, — возразила Дженет таким тихим голосом, что он едва расслышал. — Наверное, ты забыл. Я ведь тоже там была.
Один раз ты взял меня с собой. Когда мы еще только поженились. Я хотела посмотреть.
Ален вспомнил. Но это казалось ему не столь важным.
— Возможно, так они выражают свой протест. У них есть какая-то идея, к которой они хотят привлечь внимание.
— Они жертвуют жизнью.
— Для этого не требуется особых усилий. И их всегда можно будет спасти с помощью быстрого замораживания.
— Но, умирая, они указывают на что-то важное. Тебе не кажется? — Она задумалась. — Майрон Мэвис тоже на что-то указывал. Может, даже на то же самое. И ты, наверное, чувствуешь что-то, когда у них бываешь, тебя все время туда тянет. И вчера вечером ты опять там был.
Он молча кивнул.
— А что сказала миссис Бирмингэм?
— Меня заметил "малыш", — почти равнодушно ответил Ален, — и теперь мое поведение будет обсуждаться в среду на собрании жильцов.
— Из-за того, что ты там побывал? Но ведь ты делал это много раз.
— Может, раньше они меня не видели.
— А то, что было потом, «малыш» видел?
— Будем надеяться, что нет.
— Про это есть в газете.
Ален схватил газету и на первой странице увидел крупный заголовок:
"ОСКВЕРНЕННЫЙ ПАМЯТНИК ШТРАЙТЕРУ.
ВАНДАЛЫ В ПАРКЕ.
ИДЕТ РАССЛЕДОВАНИЕ"
— Это был ты, — почти прошептала Дженет.
— Да, — согласился Ален. Он еще раз перечитал заголовок. Действительно, это был я. И мне потребовался всего один час. Краску я оставил на скамейке.
Очевидно, они ее нашли.
— Да, там про нее упоминается. В шесть часов утра увидели, что стало со статуей, а в шесть тридцать нашли банку с краской.
— Что они еще нашли?
— Лучше прочти сам.
Ален разложил газету на столе и принялся читать.
"ОСКВЕРНЕННЫЙ ПАМЯТНИК ШТРАЙТЕРУ.
ВАНДАЛЫ В ПАРКЕ.
ИДЕТ РАССЛЕДОВАНИЕ
Нъюер-Йорк, 8 октября (Т-М). Полиция расследует преднамеренное повреждение, нанесенное статуе Майора Юлия Штрайтера, основоположника Принципа Обновления и вождя революции 1985 года. Установленный в Парке Морака монумент выполнен из покрытого бронзой пластика другом и соратником Майора, Пъетро Буетелло, в марте 1990 года. Повреждение, охарактеризованное полицией как преднамеренное и целенаправленное, было произведено ночью. Парк Морака никогда не закрывается, поскольку представляет собой моральный и духовный центр Ньюер-Йорка".
— Когда я пришла домой, газета уже лежала в почтовом ящике. Как всегда, я прочла ее, пока обедала.
— Вот почему у тебя такой испуганный вид.
— Нет, совсем не потому. Они могут только выселить нас, или оштрафовать, или отправить тебя на год в тюрьму.
— И лишить наши семьи права жить на Земле.
Дженет пожала плечами.
— Мы бы выжили. И они все бы выжили. Я просидела одна в квартире три с половиной часа и все думала. Сначала мне показалось… — она задумчиво нахмурилась, — случилось что-то необычное, и сегодня утром мы оба это поняли: на твоих ботинках была грязь, и трава, и красная краска. Но никто не видел тебя.
— "Малыш" кое-что заметил.
— Но не это. Иначе тебя бы давно арестовали. Наверное, он видел что-нибудь другое.
— Не знаю, сколько им понадобится времени, чтобы меня выследить, мрачно проговорил Ален.
— Но откуда им догадаться? Они будут искать людей, потерявших право на жилье, или тех, кого насильно возвращают в колонии. Или выродков.
— Терпеть не могу это слово.
— Ну, эмигрантов. Но при чем здесь ты? Человек, достигший таких вершин, который провел вчерашний вечер в обществе Сью Фрост и Иды Пиз Хойт. Это же не имеет никакого смысла.
— Действительно не имеет, — согласился Ален. — Даже для меня самого.
Дженет подошла к столу.
— Я не могу понять. Выходит, ты сам не знаешь, почему так сделал?
— Понятия не имею.
— О чем ты думал?
— У меня просто появилось желание. Ясное, непреодолимое желание разделаться со статуей раз и навсегда. Мне потребовалось полгаллона краски и механическая пила. Пила лежит на своем месте — в мастерской Агентства, только без полотна. Полотно сломалось.