Человек неразумный
Шрифт:
Разговор был завершён, его заключительная часть оказалась для Заломова совершенно неожиданной, и он даже забыл доложить о необычном поведении алого красителя с кодовым названием «КСК».
В тот вечер Заломов долго не мог уснуть: из головы его упорно не выходил разговор с шефом. Он ещё помнил, сколько переживаний доставила ему проблема существования высших сил в детстве. Так лет до двенадцати он панически боялся грозы. И это не был страх попадания в него молнии; нет, то был страх каких-то невидимых сверхмощных сил, следящих за ним и жаждущих покарать его за двуличие. Ведь на словах-то он, как положено советскому школьнику, в Бога не верил. Так что религиозное чувство юного Заломова выражалось главным образом в смутных страхах. Особенно страшно было ему грозовыми ночами, когда за окнами полыхали нестерпимо яркие, видимые даже сквозь
Как-то раз в одно лето, особенно богатое грозами, юный Заломов увидел поразительно яркий сон. Ему приснилось, будто он лежит на чёрном, недавно вспаханном поле. Он распластан и вдавлен в мягкую тёплую почву, а над ним раскинулся громадный купол неба. Вдруг на голубом небосводе проступают ярко-красные, будто горящие, контуры какой-то крепостной стены и высокого замка за нею, и он слышит гремящий мужской голос: «Веришь в Бога?!» – «Нет!» – пытается прокричать мальчик, но издаёт лишь сдавленный, едва слышный писк. И сразу после этого с неба начинает спускаться огромный сундук на толстом канате. Заломов всматривается в днище сундука и видит, что оно усеяно длинными острыми шипами. Вскоре грозные шипы нависают прямо над ним, и снова гремит тот же мощный бас: «Кайся! Кайся, жалкий червь! Веришь в Бога?» – «Да, да!» – громко и убеждённо кричит Владислав, раздавленный смертельным ужасом и чувством собственного ничтожества. Проснувшись, он ещё долго лежал на спине в мягкой постели. В комнате был включён репродуктор, и густой бас диктора продолжал читать какое-то важное правительственное сообщение.
Этот жуткий сон Заломов хранил в глубокой тайне не менее двух месяцев и лишь осенью рассказал его одной пожилой женщине, гостившей у матери. «Миленький ты мой! – сказала женщина. – Так это же Христос к тебе приходил. Это добрый знак. Христос только к избранным приходит». Нельзя сказать, что слова женщины успокоили Заломова, скорее напротив, его страхи после этого даже усилились. Лишь знакомство с физикой и, как ни странно, чтение Жюля Верна помогли ему существенно ослабить свой страх перед высшими силами, хотя излечение от этого психического недомогания пришло гораздо позже. И свидетельством тому снова явился сон.
Тогда Заломов учился в медицинском институте и много времени проводил в анатомичке, с интересом наблюдая за становлением у сокурсников «врачебного мышления». Более всего его поражало, как быстро вчерашние сентиментальные школьницы пропитываются махровым медицинским цинизмом. Как лихо и беззаботно вертят они в своих нежных ручках кости, внутренние органы и прочие фрагменты человеческого тела и весело суют шпильки во все отверстия и каналы. Но, пожалуй, более всего его шокировало отношение будущих врачей к трупам, превращённым в так называемые анатомические препараты. У этих людских останков не было ни кожи, ни внутренних органов – лишь скелет, связки, мышцы и нервы. Каждому из препаратов студенты придумали имя. Были там и Матильда, и Вася, и особенно популярным был Коля. Этот Коля при жизни был могучим парнем, можно сказать, геркулесом, а после смерти его великолепные мышцы теребили, бормоча божественную латынь, довольно бестолковые люди, в головах которых свистел пустой ветер молодости. Конечно, тот здоровенный парень, ставший после смерти Колей, едва ли предвидел, что случится с его телом, а вот в одной из склянок институтского анатомического музея были выставлены заспиртованные внутренности какого-то профессора царской России. Этикетка возле склянки сообщала, что учёный завещал свои останки медвузу для изучения анатомии. Заломова поразила сила духа человека, смогшего, даже не постигнув азов диамата, так радикально и так безбожно распорядиться своею священной плотью.
И вот восемнадцатилетнему Заломову приснилось, будто он стоит, склонившись над Колей, и перебирает пинцетом его мышцы предплечья. Вдруг громадный препарат вздрагивает, легко соскакивает с мраморного стола и заключает Заломова в свои объятья. Владиславу трудно дышать, ибо липкая, отвратительно пахнущая плоть трупа прижата к его лицу. Под его руками лишь поясничный отдел Колиного позвоночника. Он нащупывает отходящие к ногам толстые нервные пучки и остервенело рвёт их, почему-то крича: «Кончай этот маскарад!». Лишённые иннервации ноги гиганта подкашиваются, и он, как мешок, повисает на Заломове. Тот не выдерживает тяжести Коли, и они оба падают
Этот врезавшийся в память сон чётко показал Заломову, насколько продвинулось его атеистическое мировоззрение. Ведь в этом сне, столкнувшись вроде бы с несомненно сверхъестественным явлением, он действовал так, будто за странное поведение монстра несли ответственность какие-то ему неизвестные, но, безусловно, материальные факторы.
Утром (это была суббота) Заломов проснулся с тяжёлой головой и плохим настроением. После двух чашек крепкого чая голова слегка прояснилась, но обычное для него хорошее настроение упорно не приходило. Идти на работу не хотелось, и он решил прогуляться по лесу вдоль ручья, слегка похожего на речку его школьных лет. Через какие-нибудь пятнадцать минут Заломов уже шагал по лесной дорожке, усыпанной сосновой хвоей. Глаза его машинально сканировали окружающий мир, но он не видел ни красоты, ни смысла в этом нагромождении форм и красок, ибо мозг его продолжал нудно мусолить тему, поднятую во вчерашнем разговоре с шефом.
– Почему и зачем затеял Драганов тот разговор о Боге? Что он проверял? Или, может быть, шефа гложут сомнения в верности официальной идеологии? И он искал помощи у неопытного юнца? – Заломов задумался: – А мог бы я сам ответить на вопрос, что такое Бог? и откуда взялось у людей это странное понятие? Едва ли боги пришли к нам из мира абстрактных рассуждений. Да и как могли дикари конца каменного века строго рассуждать, если в их языке, фактически, отсутствовали абстрактные понятия? И всё-таки именно этим охотникам за мамонтами и небрезгливым собирателям всего, что съедобно, принадлежит слава изобретения духов и богов. Чудеса, да и только! Быть может, в те времена боги были зримыми и вполне осязаемыми человекоподобными существами, жившими неподалёку от людей? – Заломов засмеялся и… наконец-то узрел ликующую вокруг природу.
Прошло больше месяца после его последней экскурсии в эти места. Весна стремительно переходила в лето. Знакомый склон долины ручья теперь был оранжевым от бесчисленных огоньков – цветов с множеством лепестков, свёрнутых в ярко-оранжевые шарики. Заломов развернул несколько таких шариков и в каждом обнаружил миниатюрного жёлтого жучка с чёрными поперечными полосками на надкрыльях и с необыкновенно длинными членистыми усиками. Усачок сидел на рыльце пестика и явно питался цветочной пыльцой. Заломова охватило чувство восторга перед красотой и сложноустроенностью мира и, пренебрегая опасностью подцепить энцефалитных клещей, он лёг прямо на оранжевый цветочный ковёр. Небо было бездонным и совершенно голубым. Оно было выше и голубее, чем над задымлённым Ленинградом. Заломову было сладко смотреть в это голубое окно, обрамлённое светло-зелёными кронами берёз. Внезапно закуковала кукушка, суля молодому человеку долгую жизнь. Так начиналось его первое сибирское лето. На календаре было 13 июня.
ГАРМОНИЧНЫЕ МУДРЕЦЫ
Заломов вышел на дорожку и снял одежду для проверки на клещей. Клещей не оказалось. Спустился к ручью и пошёл вниз по его течению. Внезапно ручей разлился в живописный пруд, в его безупречном зеркале отражался противоположный берег, поросший молодым березняком. Над самой водой летали крупные стрекозы с коротким и широким брюшком, он знал с детства их красивое родовое имя – Libellula. Одна такая либелюла сидела на остром кончике листа осоки и методично пережёвывала комара.
С дамбы, запрудившей ручей, открылся вид на широкий безлесный косогор, уходящий высоко вверх к синему небу. Светло-зелёный склон был прорезан бурой дорогой, которая, судя по всему, вела в Городок. Не успел Заломов пройти и полусотни шагов по этой изъеденной талыми водами дороге, как на верху холма появился легковой автомобиль. Осторожно объезжая многочисленные рытвины, он стал медленно спускаться. Поравнявшись с Заломовым, Волга остановилась, и дама за рулём опустила боковое стекло. Изумлению Заломова не было границ: на него смотрела и улыбалась самая красивая женщина на свете.