Человек неразумный
Шрифт:
Драганов шагнул в сторону Заломова и остановился под портретом Михаила Горбачёва, недавно введённого в состав Политбюро.
– Кажется, я вас не убедил. Но для начала мне бы хотелось, чтобы вы учли одно немаловажное обстоятельство, которое вам надлежит хорошенько усвоить, – шеф выдержал театральную паузу. – Моя интуиция, Владислав Евгеньевич, абсолютна и ещё ни разу, нигде и никогда меня не подводила. И кстати, я буду не я, ежели этот ставропольский паренёк, – шеф мотнул головой в сторону портрета Горбачёва, – не станет в недалёком будущем нашим очередным генсеком, – хищная самодовольная улыбка застыла на скуластом лице сибиряка, обнажив два ряда крепких, ещё не знакомых с бормашиной, желтоватых зубов. – Ну, дак как, коллега? Соглашаетесь поработать с красителями?
Не услышав мгновенного положительного ответа, Драганов помрачнел, медленно
Такой ответ дал понять Драганову, что «молокосос» (именно так окрестил Егор Петрович своего нового сотрудника) имеет наглость не быть в восторге от его лучшей идеи. «Ничего, – успокоил себя учёный, – стерпится – слюбится. Мал ты ещё со мною тягаться. Поживёшь – поумнеешь. Однако ж за этим носителем питерских замашек нужён глаз да глаз. К чему мне неуправляемые кадры?».
В картинном раздумье Драганов подошёл к окну. Зловещий зеленоватый свет ртутного фонаря выхватывал из заоконной тьмы снежные вихри и ходящий ходуном светлый ствол старой берёзы. Жестокий ветер швырял из стороны в сторону плети гибких ветвей, казалось, горя желанием оголить несчастное дерево. Такая картина могла отвлечь от мирской суеты кого угодно, но только не Егора Петровича. Он не видел ни берёзы, ни её страданий. Что-то подсказывало опытному руководителю, что молокосос может нарушить расстановку сил в его лаборатории, и правильнее всего от него сейчас же избавиться. Но этого плюгавого пацана порекомендовал ему сам Сытников. И тут Драганова осенило: «А не поместить ли молокососа на годик-другой в изолятор, чтоб он всего стада мне не перепортил?» Соломоново решение успокоило учёного. Он повернулся к подчинённому и, смерив его не слишком любезным взглядом, холодно процедил:
– Что-то энтузиазма не замечаю. Ох, Владислав Евгеньевич! Ох, как бы мне хотелось с вами сработаться! – а каменное выражение лица шефа яснее ясного говорило: – И не думай брыкаться, и не таких обламывал.
ПОХОД В ЛЕС
Вот, что вспомнилось Заломову в то субботнее утро. Настроение его оставалось неважным. Проблема обольщения Анны по-прежнему выглядела неразрешимой. От безысходности он дал волю своей фантазии, и вскоре его внутренний голос изрёк: «Нужно сделать крупное открытие, и тогда Анна увидит, с каким замечательным человеком её столкнула судьба, и, конечно, тут же в него влюбится». Нелепость этой «идеи» была очевидной. Заломов был уверен, что работа с красителями не приведёт его к серьёзному открытию. В лучшем случае он получит материал для добротной статьи в хорошем журнале. И это всё!
Он бросил рассеянный взгляд на широкий мир за окном и отметил, что вид лесного массива за оврагом изменился. Ещё вчера там преобладали мрачные цвета, от серого до тёмно-бурого, а сегодня лес будто подёрнулся нежной жёлто-зелёной кисеёй. «Так это развёртываются воспетые молвой первые клейкие листочки», – догадался Заломов. Он открыл окно настежь, и прохладный воздух, напоённый эфирными маслами лопающихся древесных почек, ворвался в его комнатку. Влюблённость и весенние запахи сделали своё дело – его неудержимо потянуло на природу.
Он перешёл мостик, перекинутый через овраг, и углубился в давно манивший его лес. Ноги легко несли Владислава по дорожке, устланной мягкой сосновой хвоей, и душа его пела в радостном предвкушении встречи с чем-то неожиданным и прекрасным. Вскоре дорожка резко пошла под уклон, и он оказался на южном склоне долины, на дне которой вилась узенькая речушка, вернее, крупный ручей. Вся нижняя, безлесная, часть склона была покрыта пурпурным ковром из каких-то цветов. Яркое зрелище привело Заломова в эйфорическое состояние, будто он в окружении улыбающихся молодых женщин выпил бокал шампанского. Так вот они долгожданные цветы Сибири! Он сбежал вниз к цветам и сел на тёплую землю, чтобы лучше рассмотреть её покров. Это были медуницы, миллионы медуниц! А ароматный весенний воздух гудел от крупных чёрно-жёлтых шмелиных маток, грузно перелетавших от цветка к цветку.
Ручей ещё не вошёл в свои берега, и его избыточные воды с громким журчанием преодолевали преграду из стволов и ветвей прибрежных
Он решил вернуться в Городок прямо через лес. Земля здесь была ещё сырой, кое-где в ямах лежал грязный снег. Он быстро шёл, стараясь держаться взятого перед входом в лес направления. Что называется, шёл по лесу, не видя деревьев. «Куда же ты всё время спешишь? – раздалось в голове Заломова. – Да ты взгляни хотя бы на эту старую сосну». И тут, будто пелена спала с его глаз, и он увидел её. Да, сосна была великолепна. Он не удержался и погладил бурую бугристую кору, разорванную на полосы и островки раздавшимся вширь неохватным стволом. Потом, запрокинув голову, проследил, как с высотой сосновая кора изглаживается и светлеет, превращаясь на уровне первых живых ветвей в подобие золотой фольги, сверкающей под лучами высокого весеннего солнца. Никакой шедевр Эрмитажа не вызывал в душе Заломова такого сильного и такого радостного переживания! И вдруг грустная мысль приглушила этот восторг: «Почему же русские так гордятся своими снегами и морозами, когда на деле лишены счастья любоваться живой природой целых шесть месяцев в году? Чем тут гордиться? Это же большое национальное несчастье!»
Через полчаса он уже был дома. После прогулки по весеннему лесу любовная тоска его заметно притупилась, и к тому же он изрядно проголодался. Однако вскоре от этих чувств не осталось и следа. Удар судьбы был нанесён в душевой комнате. Раздевшись, Заломов обнаружил на своём теле маленького быстро бегающего клеща с чёрными лапками и бордовой спинкой. «Боже, Ixodes persulcatus!», – прогремел в голове страшный диагноз. Увы, это был он – печально знаменитый переносчик весенне-летнего клещевого энцефалита. Конечно, Заломова предупреждали о существовании в местных лесах этих опасных тварей, но в характере Владислава была одна странная черта – он слишком критично, а порою даже пренебрежительно, относился к мнению большинства. Будто какая-то поперечная сила, затаившаяся в таинственных, воспетых поэтами и психоаналитиками глубинах души, толкала его не идти в ногу со всеми. Доходило до смешного: например, он отказывался читать модные романы, вызывающие восторг у окружающих, а оказавшись в незнакомой местности, упорно стремился попасть из пункта А в пункт Б по прямой и потому частенько натыкался то на непроходимое болото, то на часового, охранявшего какую-то запретную зону. Вот и теперь характер снова подвёл его. Слава богу, клещиха ещё не успела найти на его коже самое тонкое, самое лакомое местечко, и он избежал вполне вероятной перспективы подцепить энцефалит и распрощаться с мечтами о серьёзных достижениях в науке.
Как ни странно, но прогулка по лесу и счастливое спасение от клеща в корне изменили настроение Заломова. Тоску по Анне как рукой сняло. «Вот и говори после этого, что любовь – самое важное в жизни, – проснулся внутренний голос. – И вообще, откуда взялось в нашей культуре такое сверхпочитание любви? Ведь ясно же, что, к примеру, проблема голода куда важнее. Испокон веков основные усилия человечества были направлены на увеличение производства продуктов питания – в итоге появились сложные технологии, способные накормить миллиарды. Естественно, за достигнутый прогресс пришлось заплатить трудовой дисциплиной и, стало быть, немалой потерей личной свободы. А вот для получения брачного партнёра ничего особенного придумывать не надо – природа сама позаботилась об обеспечении одного мужчины одной женщиной, так что практически каждый из нас может позволить себе романтику поиска своей половины. А может быть, воспеваемое всюду и во все века стремление человека к свободе ассоциируется с оставленной ему свободой выбора полового партнёра? Может быть, именно потому так и любезна любому из нас любовь?» – «Да нет же, то, что остроумно, обычно неверно, – возразил своему внутреннему оппоненту Заломов. – Просто любовь неразрывно связана с одним из самых сильных наслаждений, доступных нам в этой жизни».