Человек, открывший взрыв Вселенной. Жизнь и труд Эдвина Хаббла
Шрифт:
Все говорило о том, что обнаружен новый, неизвестный ранее тип переменных звезд, заслуженно получивших название объектов Хаббла—Сендиджа. Работа Хаббла и Сендиджа в своем заголовке имела цифру один. Такие же переменные высокой светимости уже удалось найти в М 81, NGC 2403, М 101 и других галактиках, на очереди были следующие публикации.
В конце июня 1953 г. авторы сдали свою статью в журнал, а читатели увидели ее в ноябре, через несколько недель после того, как Хаббла уже не стало. Для него она была последней, а для Сендиджа, продолжавшего дело своего наставника, первой серьезной работой.
В 1953 г. Хаббла пригласили в Англию прочесть Дарвиновскую лекцию, учрежденную в честь Джорджа Дарвина, известного английского астронома, сына великого естествоиспытателя
Восьмого мая на собрании английского королевского астрономического общества Хаббл выступил с лекцией «Закон красного смещения».
«Я намерен рассмотреть закон красного смещения,— связь между расстояниями туманностей и смещениями линий в их спектрах, — сказал он. — Это одна из двух обнаруженных характеристик той части Вселенной, которая может быть изучена и, вероятно, способна дать представление о состоянии Вселенной, как целого. По этой причине важно, чтоб закон, определяющий эмпирическую связь между данными наблюдений, был установлен вплоть до пределов, достижимых самыми крупными телескопами. Тогда с ростом точности перечень возможных интерпретаций, допускаемых неуверенностью наблюдения, может быть соответственно сокращен. Итак, когда будет достигнута окончательная формулировка [закона], свободная от систематических ошибок и с достаточно малыми случайными погрешностями, число конкурирующих интерпретаций будет сведено к минимуму. Сейчас путь к такой окончательной формулировке стал ясным, и исследования на обсерваториях Маунт Вил сон и Паломар идут».
Хаббл напомнил слушателям историю установления закона красного смещения: его открытие — первый этап, подтверждение — второй, когда работая на пределе возможностей 100-дюймового телескопа, Хьюмасон смог получить спектры галактик, удаляющихся со скоростью до 40 000 км/с. Наступил третий этап — создан 200-дюймовый телескоп и на нем развернулась большая космологическая программа.
Несомненно, Хаббл понимал всю важность ревизии каждого шага при установлении закона красного смещения. Еще в 1951 г., выступая в Пасадене с публичной лекцией, он представлял программу космологических исследований не как свою личную, а как единую программу всей объединенной обсерватории Маунт Вилсон и Маунт Паломар. Теперь он мог рассказать своим английским коллегам, насколько далеко продвинулись американские астрономы в ее решении.
Хаббл с удовлетворением напомнил, что уже в наблюдательный сезон 1950-1951 гг; Хьюмасон измерил лучевые скорости галактик в 50 000, 54 000 и, наконец, в 61 000 км/с. Самая большая скорость была отмечена у галактики в скоплении Гидры. Здесь, как перед непреодолимым рубежом, остановился в свое время 100-дюймовый телескоп. Важнейшую часть программы нового инструмента составляла ревизия шкалы расстояния. Уже давно подозревалось, что в шкале расстояний не все благополучно. Так, в туманности Андромеды соотношение блеска цефеид и шаровых скоплений, цефеид и новых звезд оказалось не таким, как в нашей Галактике. Проблему разрешил Бааде. Он установил, что цефеиды должны быть ярче, чем считалось ранее. А тогда все расстояния во Вселенной, так или иначе основывающиеся на методе цефеид, нужно решительно удвоить. Отсюда удваивался и возраст Вселенной, его следовало оценить в несколько миллиардов лет. Противоречие с геологическим возрастом земных пород отпадало — Земля переставала казаться старее всей Вселенной.
На Маунт Паломар усиленно велись наблюдения с новыми для астрономов фотоэлектронными умножителями, разработанными во время второй мировой войны. Измерялись звездные величины звезд-стандартов и интегральные величины далеких галактик. Они-то и требовались для проверки закона красного смещения, когда звезды-индикаторы расстояния оказывались слишком слабыми, недоступными даже новому инструменту. Уже в 11 скоплениях удалось измерить звездные величины ряда галактик. Хаббл убедился, что линейный закон красного смещения по-прежнему соблюдался. «...Можно с некоторой уверенностью сказать, что закон красного смещения в виде его зависимости от звездной величины достаточно
Для этого требовались еще более мощные телескопы, а они очень дороги. Хаббл, не понаслышке знавший цену современных вооружений, понимал, что стоимость, скажем, одного линкора, переданная в «утешение философии», разом могла бы решить все финансовые проблемы астрономов. И все же он смотрел с надеждой на будущее своей науки.
«Из своего земного дома мы вглядывались вдаль, стремясь представить себе устройство мира, в котором мы родились. Ныне мы глубоко проникли в пространство. Близкие окрестности мы знаем уже довольно хорошо. По мере продвижения вперед наши познания становятся все менее полными, пока мы не подходим к неясному горизонту, где в тумане ошибок ищем едва ли более реальные ориентиры. Поиски будут продолжаться. Стремление к знаниям древнее истории. Оно не удовлетворено, его нельзя остановить»,— такими словами закончил свою лекцию Хаббл.
Хаббл выступил с Кормаковской лекцией перед Королевским обществом Шотландии, сделал доклад в Королевском институте Великобритании, был почетным гостем в Гринвиче, где супруг королевы герцог Эдинбургский открывал Октагон-рум, первое здание старой обсерватории, превращенное в музей, съездил в Париж и участвовал в заседании Французского института, членом которого состоял. Затем он вернулся в Боссингтон-хаус близ Стокбриджа, поместье своего друга сэра Ричарда Фейри, где, как и всегда, с наслаждением занимался рыбной ловлей. Коллеги Хаббла посмеивались, что даже деловые поездки в Англию и те почему-то всякий раз приходились у него на сезоны лучшего клева.
Возвращаясь домой. Хаббл мог быть довольным своей поездкой в Европу, встречам со старыми друзьями и всеобщим вниманием.
День 28 сентября 1953 г. начался как обычно. С утра Хаббл работал в своем кабинете на Барбара-стрит, а в обеденный час отправился домой., На машине его встретила миссис Хаббл. Они ехали по улицам Сан-Марино, разговаривая о науке. Быть может Хаббл размышлял тогда и о предстоящих ему четырех ночах наблюдений на паломарском гиганте, к сожалению, ставших не очень частыми. Когда машина уже останавливалась около дома, случилось непоправимое — инсульт. До 64 лет Эдвину Хабблу недоставало чуть больше трех недель.
На следующий день американские газеты опубликовали сообщение о кончине Хаббла. «Нью-Йорк Тайме», та самая, которая много лет назад первой объявила об открытии цефеид в туманности Андромеды, кратко рассказала в некрологе о его жизни и научных заслугах. Она отметила и еще одну, вероятно малоизвестную, сторону деятельности ученого. Хаббл хорошо понимал, какую опасность людям и природе несет загрязнение воздушной среды печально знаменитым смогом и несколько месяцев возглавлял Совет по вопросам чистоты воздуха Южной Калифорнии.
И все-таки, читая номер газеты, испытываешь чувство недоумения и протеста. Не потому, что о Хаббле написано что-то не так, а потому, что рядом со скорбными словами о нем помещено, и даже с портретом, сообщение о смерти бывшего нациста Ганса Фриче, любимого радиокомментатора Гитлера, глашатая режима, борьбе с которым отдавал свои силы ученый. Едва ли уместная «свобода печати»...
Во многих научных журналах коллеги Хаббла — Хьюмасон, Адаме, Боуэн, Мейол и другие — воздали ему должное. В хаббловском архиве хранится листок, исписанный гусиным пером. Это стихи, которыми Эдвин Джон Планкетт, 18-й барон Дансени, откликнулся на смерть исследователя Вселенной: