Человек-пистолет
Шрифт:
— Однако, — продолжал Валерий, — по причине того, что бойцов, вероятно, пока что мало и каждый штык на счету, мы обязаны пожертвовать какими-то личными выгодами и, раз уж так получилось, укрепить ряды и к моменту нового пополнения подготовить почву, создать необходимую базу, чтобы не терять драгоценного времени… А если ты решил улизнуть от этою, — сказал он мне, — то это есть подлость и предательство… — Он повернулся к Кому. — Я верно понял ситуацию?
— Верно, — снова кивнул тот.
— Так что ты уж хорошенько подумай, старик, — снова обращаясь ко мне, заключил Валерий. — И
«Черт бы тебя побрал! — подумал я зло. — Все-таки ничего, кроме кривлянья, причем самого дешевого, в тебе нет! Ну да ладно, ты еще узнаешь, каково кривляться перед Комом!»
Мысль моя беспомощно металась от одного предположения к другому.
Установилось странное молчание. Ком дал выболтаться Валерию, а сам так и не сказал ничего существенною… Оба раздражали меня чрезвычайно. Один — наивняк, другой — лицедей, а помноженные друг на друга, вполне могли отнять у меня последний рассудок.
— Впрочем, — деликатно обратился Валерий к Кому, — я как всегда спешу, и в спешке сильно забежал вперед… Сначала, безусловно, я должен был выслушать твой приговор насчет меня самого… Прошу тебя, скажи свое веское слово: гожусь ли я, при всей моей развращенности (в чем я искренне раскаиваюсь!), влиться в РЯДЫ?..
И Валерий изобразил из себя такого раскаявшегося и скромника, такого бедного и невинно падшего, что на месте Кома я просто-таки бы плюнул ему в морду. Но Ком принял все за чистую монету и ответил:
— Что ж, пожалуй. Это не так просто, но возможно… Валерий расплылся в счастливейшей улыбке.
— А готов ли ты, — продолжал Ком, — ради одной высшей цели — справедливости и счастья для всех — отказаться от той мещанской жизни, которая тебя засасывает?.. Ответь!
— Отвечаю, — кивнул Валерий. — Считай, что я уже от нее отказался!
— А готов ли ты полностью мне довериться?
— Отдаю с радостью и душу, и вообще весь организм.
— Учти, я буду отвечать за тебя своей жизнью перед нашим делом, а ты будешь отвечать своей передо мной!
— Мне не девять лет. Понимаю такие вещи, — истово заявил Валерий, только что не ударив себя кулаком в грудь.
Я отказывался верить своим ушам, хотя весь этот пошлый фарс был мне прекрасно знаком по собственному опыту. И до того мне стало это противно, что я молча налил себе полный стакан и выпил залпом, не закусывая, несмотря на то, что от мерзкого портвейна так замутило, словно у меня в глотке собрался заработать фонтан. Валерий взглянул на меня с сочувствием и потянулся, чтобы налить и себе, но Ком забрал у него бутылку и вылил остатки вина в раковину.
— Ну и дела, только и сказал Валерий.
Теперь ты должен отказаться совершенно от алкоголя и табака, — пояснил Ком.
— Понятно, — вздохнул Валерий. — А почему же ты ему разрешаешь? — Так он — сомневающийся. Пусть он решает, с нами он или нет.
Но не думаю, чтобы алкоголь помог ему решить этот вопрос по совести. Возможно, он еще пожалеет.
— Конечно, я пожалею! Обязательно пожалею! — завопил я, чувствуя, как онемение наподобие местной анестезии начинает распространяться по различным частям моего тела и в мозгу.
Кухня, с заключенными в ней Валерием и Комом по обоим концам стола, вдруг приобрела сходство с национальной русской игрушкой: двумя такими деревянными медведями на подставке, которые при нажатии па специальный рычажок однообразно щелкают деревянными молотками по деревянной же наковальне. Причем я оказался как раз по центру, на наковальне, — под назойливыми щелчками бессмысленных слов то с одной, то с другой стороны.
— Я хотел бы кое-что уточнить… — обратился Валерий к Кому.
— Вот что, друзья, — прервал я Валерия, поднимаясь и трудом выкарабкиваясь из-за стола, — вы, если вам нравится, можете уточнять хоть до утра, а мне вся эта болтовня надоела, и я иду спать!
Они не обратили на мои слова никакого внимания, и, ныряя от стены к стене, я выбрался из кухни и захлопнул дверь. Кстати, последнее, что я услышал, было очередное поучение Кома, на этот раз обращенное к Валерию:
— Ты должен запомнить, что отныне тебе не следует задавать мне никаких вопросов, касающихся нашего дела. Все, что потребуется, я сообщу тебе сам и в свое время…
«Давайте, давайте! Сходите с ума!» — подумал я, и, рухнув на постель, закрыл лаза.
Я оказался в небольшой кабине, которая плавно качнулась и скользнула вниз по наклонному черному туннелю. Выглянув в окошко, я успел увидеть несколько своих собственных мыслей, промелькнувших мимо в виде плакатов или таблиц. Содержание их было неприятным и даже угрожающим. Я ясно увидел, каким странно-нелепым и пугающе-неестественным вышел наш разговор втроем — словно передо мной разыграли сцену (заранее, но дурно подготовленную). Каждая фраза так и выпячивала весь идиотизм происходящего; как будто и сомнений не было, что я и так проглочу, что откровенно-наглое кривлянье окончательно собьет меня с толку… А что если прав Сэшеа, и Ком с Валерием в самом деле заодно?! Обвели меня вокруг пальца как последнего дурака, а я напился и теперь пьяный у них в руках, а они возьмут и лишат меня жизни за все мои измены, предательства и прегрешения! Я в ужасе заметался по кабине, чтобы застопорить ее разгон и не исчезнуть в туннеле. Однако ничего уже нельзя было поделать; я уже не мог вернуться — кабина скользила по наклонной всё круче…
Ничего ужасного, впрочем, со мной не произошло, но в понедельник пятнадцатого марта я проснулся с полным набором всех ночных страхов и подозрений.
Меня поднял будильник; о том, чтобы его завести, позаботился, вероятно, Ком, но ни самого Кома, ни Валерия дома не оказалось. Слегка приседая от головной боли, я доковылял до кухни и поставил варить кофе. Я не дождался, однако, пока кофе будет готов. Ноги привели меня в ванную, и я допил остатки одеколона, печально отметив про себя, что это уже никуда не годится, и пообещав себе, что подобное точно — в последний раз… Потом выпил кофе, но дрянной парфюмерный запах во рту остался. «Весной пахнет!» — подумал я. Я выглянул в окно и увидел, как под серым войлочным небом машины на улице давят колесами теплый, хляблый снег. Надо было спешить на работу.