Человек с чужим прошлым
Шрифт:
– Хочется верить… Я знаю, что ваша жена погибла, знаю. Тяжелая утрата, но остались дети! Надеюсь, ваша откровенность не заставит меня прибегать к жестким мерам по отношению к ним? Согласитесь, отыскать их не представит для нас большого труда. Поэтому скажите, почему вы стремились именно сюда, ближе к новой границе с русскими?
– Здесь Зося. – Марчевский решил не петлять, как заяц. Все равно они уже знают, кто хозяйка квартиры, где его задержали. – Разве не естественно, что мужчина стремится обрести хоть какой-то островок любви, тепла, участия, дружеской поддержки, наконец, в это смутное время недоверия?
– Да, зачастую даже у профессионалов берет верх чувство, а не разум, – подумав, согласился Ругге.
Ему вдруг стало невообразимо
– Знаете, почему вас искали? – спросил немец, доливая себе в чашку кофе.
– Да.
– И каково ваше решение?
– Только никаких подписок, господин подполковник. Это унизительная процедура, словно вербуют мелкого осведомителя. А я надеюсь на сотрудничество. С вами, с вермахтом, с Германией.
– Разумно… С подписками, думаю, решим. Ведь мы старые друзья, правда, герр Викентий? – Ругге снова повеселел. Повернувшись к столу, не глядя взял с него какую-то вещь, лежавшую под листом бумаги, небрежно бросил ее себе на ладонь и показал Марчевскому. Это было распятие, которое хотел продать ему Тараканов. – У вас при обыске нашли крестик. Что это?
– Я купил его, и теперь он принадлежит мне, – пан Викентий спокойно протянул руку, намереваясь взять золотую вещицу.
– Вот как? – немец отвел свою ладонь в сторону. Двумя пальцами ухватил распятие, поднес ближе к близоруким глазам, рассматривая. – Хорошая, старая работа. Антикварная штучка. Что-то выгравировано на оборотной стороне? Не вижу без очков…
– Дата Рождества Христова, – спокойно пояснил поляк. – Я решился на покупку, поскольку Тараканов прав – золото всегда в цене.
– Тараканов? Тот человек, что был в доме вашей… – абверовец немного замялся, видимо, подыскивая нужное слово на польском. – Вашей симпатии? Кто он?
– Так, – равнодушно пожал плечами Марчевский. – Встречались когда-то… Мелкий осведомитель дефензивы, выявлял коммунистов. Русский эмигрант.
– Возьмите, – немец отдал Марчевскому распятие. – Собственность священна – это основа нашего мира и национал-социализма. Сейчас покажут вашу комнату. Отдохните, приведите себя в порядок. Ужин принесут, я распоряжусь. Поживите у меня в гостях – замок большой, места хватит. Когда отдохнете, будьте так любезны изложить на бумаге все, что вы делали с момента начала войны. Желательно подробно и на немецком. Завтра мы встретимся и начнем работать с картотекой. У нас будет много работы, майн либер альтергеноссе, очень много работы…
Неслышно отворилась дверь, замаскированная книжными шкафами, и в кабинет вошел Шмидт с большим узлом в руке. Развернув его, брезгливо вывалил на пол пиджак, брюки, рубашку и нижнее белье. Глухо стукнув о паркет, упали туфли.
– Здесь все, – гауптман отступил на шаг.
Подполковник вернулся от двери, до которой вежливо проводил Марчевского, и, присев на корточки перед грудой одежды, начал перебирать ее, тщательно прощупывая все швы.
– Ваши впечатления о поляке? – не поднимая головы обратился он к Шмидту.
– Насторожен.
– Вы тоже были бы таким на его месте. Ничего, привыкнет. Предстоит тщательно проверить все его показания. А пока пусть работает. Не даром же его кормить? Вы сами осматривали вещи русского? Что-нибудь нашли?
– Нет. Костюм без меток, но явно английского производства.
– Думаете, господин Тараканов прибыл прямо с островов? – усмехнулся Ругге, ловко прощупывая пояс брюк. – Нет, гауптман, англичане никогда не доверятся русскому, даже эмигранту. А костюм… Поляки всегда покупали либо отечественные костюмы, либо английские. Это был своеобразный шик, варшавская мода. Но никогда не брали немецкие! Если наш новый знакомый Тараканов действительно жил здесь, то почему бы ему не носить английского костюма? Пока это ничто… Он не сопротивлялся?
– Был спокоен, разделся по первому требованию. В карманах ничего заслуживающего внимания – польские злотые, немного марок, дешевые сигареты, спички польского довоенного производства, перочинный кож, паспорт. Тоже польский, на фамилию Тараканов. Оружия нет.
Подполковник закончил осмотр одежды, встал, прошел в угол к умывальнику и старательно вымыл руки.
– Распорядитесь, пусть распорют все швы. Эмигрант не обеднеет, в крайнем случае, если он нам сгодится, найдем во что его одеть. А нет… Мертвому безразлично, в чем лежать во рву.
– Врач его осмотрел. На теле никаких отметин, мужчина здоровый, нормального телосложения, мускулатура хорошо развита.
– Считаете, что мог заниматься специальными видами борьбы? Вы присутствовали при осмотре, сами видели все?
– Да, господин подполковник. Развитие определенных групп мышц может свидетельствовать о занятиях спортом, но точно судить не берусь. Под предлогом дезинфекции его всего смазали специальным составом. Ничего не выявлено.
Ругге уселся в кресло и закурил, жестом предложив Шмидту занять место у стола.
– Надо его как следует проверить. Если он действительно работал в Польше «Б», как здесь раньше называли земли Украины и Белоруссии, то может нам весьма пригодится. Но только после тщательной проверки. Найдите кого-нибудь из бывших «осадников», может быть, они знают о нем что-нибудь? Они все там работали на корпус охраны пограничья и дефензиву.
Шмидт согласно кивнул. Он знал, что в двадцатые годы на земле Западной Белоруссии было специально расселено около пяти тысяч «осадников» – бывших офицеров и унтер-офицеров легионов Пилсудского, в большинстве своем – профашистски настроенных. Они получали наделы от пятнадцати до сорока пяти гектаров, строили похожие на крепости хутора и служили опорой полицейским властям. Польшей «А» называли центральную и западную Польшу, где нужды в осадниках не было, в отличие от Польши «Б» с враждебно настроенным по отношению к пилсудчикам белорусским и украинским населением. Многие из бывших легионеров предпочли приближающимся частям Красной армии оккупировавших страну немцев, и потому отыскать человека, возможно, знавшего Тараканова до войны, было задачей вполне реальной.