Человек с того смеха
Шрифт:
Больше на остановке никого не было. Да и не удивительно. Этот автобус бывает переполнен в пятницу, когда аборигены возвращаются с работы по домам, а дачники устремляются под собственную тень на два выходных дня. А в субботу, в раскалённый полдень, может решиться ехать только пережаренная шкварка или такой профессиональный неудачник, как я, которому уже нечего терять. Впрочем, ничего особенного – элементарная пара по химии – и третья попытка проникнуть в мединститут завершилась, как и предыдущие.
Самое забавное, что в кармане лежит мамино письмо: «Уверена успехе ни пуха ни пера заранее поздравляю».
Из-за угла выглянул автобус, остановился, как бы раздумывая, стоит ли в такую жару из-за нас двоих делать крюк. Затем вздохнул и всё-таки стал поворачивать. Старая рухлядь! Как его выпускают на линию? Наверное, его уже не принимают в металлолом… В этот момент женщина призывно замахала рукой. Через дорогу бежал мужчина с прозрачным целлофановым пакетом, в который были втиснуты три бледных курицы. Перебежав улицу, он поцеловал женщину в щеку, погладил её по голове и только после этого стал часто и шумно дышать, как бы вдруг вспомнив, что у него одышка. Пока автобус полз к остановке, я внимательно рассмотрел владельца авоськи. Он уже давно оформил пенсию. Его лицо было болезненно-бледным – к таким лицам загар не пристаёт. Большой пухлый нос, большие щёки с пухлыми складками и мешочками, пухлые пальцы без суставов, как надутые резиновые перчатки. И вообще, весь он напоминал надувную игрушку, из которой начали выпускать воздух.
В автобусе было много свободных мест. Я сел у окна. Автобус дёрнулся и покатил по дороге. Всё, всё, всё! Никаких отступлений! Еду к тётке, забираю своё тёплое пальто, книги, ботинки – и утром в поезд. Через сутки – здравствуй, мама! – и снова нормальная жизнь нормального человека. Как сказала бы Юлька, ничего страшного, миллионы людей живут без высшего образования. Так что, прости, мама, но нашу мечту о прославленном докторе мы воплотим в будущем внуке…
Позади меня устроился пухлый мужчина со своей спутницей. Впереди бухнулись на сидение двое парней, которые успели вскочить в автобус за секунду до отправления. Один был в очках и в берете, другой – в модной тельняшке, уже выцветшей и в двух местах аккуратно заштопанной. Устроившись, они продолжали разговор.
– Ты видел когда-нибудь, как пельмени свариваются в один комок? Вот это его сольный концерт – из одинаковых пельменей.
– Билеты берите! – потребовала кондуктор, мужеподобная особа с квадратными плечами, выпирающими из сарафана. Её руки были заляпаны крупными веснушками, напоминающими ржавчину.
Я протянул ей деньги.
– Куда едете?
– До конечной.
– Сразу надо говорить. А то боятся языком шевельнуть!
Ну и ведьма! Выдать бы ей под моё настроение, да жаль зря портить нервы: ведь я её уже не увижу. Как и всех остальных в этом солёном, душном городе. В стране
Пухлый мужчина, наконец, отдышался. Женщина, которая терпеливо дожидалась этого момента, спросила:
– Почему ты опоздал?
– Я ездил на базар. Я не люблю брать птицу в магазине. Но зато я выбрал, что хотел. Это не курицы, это золото. Две я купил тебе, а одну отдам ей, за сутки в холодильнике не испортится. Я тебе их разделаю так, что хватит на пять дней.
– А ей ты будешь разделывать?
– Ей я не буду разделывать. Пусть сама разделывает.
Горластая кондуктор подошла к парням и рявкнула:
– А вам отдельное приглашение?
Очкарик протянул ей деньги.
– Два до конечной.
– Я себе возьму, – засуетился парень в тельняшке.
– Да ладно! Сам говорил, что вам уже второй день зарплату не платят.
– Это всё из-за него: развалил организацию! – Парень развернул газету – в ней были пирожки. – Бери, ты ведь тоже не обедал.
Они оба стали энергично жевать. Мне стало дурно от одного вида этих пирожков. В такую жару мне вообще противна всякая пища. А с заднего сидения доносилось:
– … Четыре лапки, две головки, пупки, два сердца – вот тебе холодец. Шейки можно начинить – это ещё порции. Потом восемь четвертей. И ещё бульон…
– Ты очень хорошо умеешь разделывать кур.
В голосе женщины звучали любовь и гордость.
– Я теперь всегда тебе буду разделывать.
– А ей ты разделывал?
– Когда-то раньше. А теперь нет. Теперь каждый сам себе разделывает. Я ей только покупаю. У неё ведь больные ноги. Ты же знаешь.
– Я знаю.
Продолжая жевать, парень в тельняшке изливал душу товарищу.
– Ты когда-нибудь пил соду с сахаром? Вот это манера его исполнения. Он ведь не поёт – он о чём-то шепчется с публикой. И ещё режиссирует. Недавно поставил программу «Бригантина», стоила тридцать тысяч. Через неделю со страшным скандалом провалилась.
– Большому кораблю – большое кораблекрушение, – пошутил очкарик.
Но рассказчик даже не улыбнулся.
– Знаешь, как его у нас называют? Иванушка-худручок!
– Слушай, с чем эти пирожки?
– С изжогой.
Уже три часа. В шесть Юлька идет на «йогу». Это её новое увлечение после того, как она перестала прыгать с парашютом. Интересно, как она отреагирует на то, что я её не встречу после занятия?
На одной из остановок в автобус вошла чистенькая, аккуратная старушка, светлая, как полнолуние, и опустилась рядом со мной. Её лицо сплошь было изрезано весёлыми и подвижными морщинками. Его можно было использовать для плаката: «Боритесь с оврагами!» Поставив на колени портфельчик, такой же аккуратный, как и она сама, старушка улыбнулась мне, как старому знакомому, отчего морщинки совершенно обнаглели и рванулись куда-то за уши.
– Домой возвращаюсь. Угадайте, где я была? Целый месяц!