Человек с того света
Шрифт:
«На семь секунд отстают», — поймав взгляд Мефодия на часах, — замечает он.
«Это после ваших взрывов», — говорит Мефодий…
Атешоглы и Артамонцев прохаживаются вдоль борта как старинные друзья, которые встретились через много-много лет и которым есть что сказать друг другу. Артамонцев, переиначив имя Атешоглы, называл его Мур, а тот его Меф.
«Бросай полицию, Меф, и переходи к нам», — предлагает Атешоглы.
«Моя работа мне нравится… Она совсем не полицейская. Вот приеду, напишу статью обо всем этом и ты убедишься».
«В чем конкретно?»
«В видах Пространства-Времени, в их аномалиях, которые я называю узлами…»
…Мефодий наклоняется через борт. «Ведь виды Пространства-Времени, Мур, это виды жизни», —
Отшвартованная лодка, на которой он приехал сюда, как живая, кланяется, приглашая к себе. Мефодий смеется, наклоняется ниже и тут опять далекий мощный взрыв бьет по корпусу корабля так, что он, не удержавшись, летит за борт. Дыхание пресекается. Он летит мимо лодки, а воды все нет и нет. Он падает куда-то в бездну. Ему жутко. Ему страшно.
«Мур! Мур!» — кричит он, стоявшему на краю пропасти силуэту Атешоглы.
Странно, но именно в тот день, когда My рсал привиделся Артамонцеву, с ним приключилось несчастье. Они близкими друзьями не были. Встречались всего пару раз. На Бермудах, а затем немного спустя, в Брюсселе, где Мефодий передал ему французский журнал с обещанной публикацией. Тогда эта публикация прошла мимо высокого внимания научной общественности. Но, слава богу, она не затерялась. Вот что он писал.
«…Представленная мной модель устройства и действия Пространства-Времени, разумеется, не универсальна, то есть, она не обязательно такая в других мирах. Ведь все мои суждения и наблюдения находятся на уровне того Пространства-Времени, в каком живет и здравствует Земля. А коли так, значит, с позиций других Пространств-Времен и их, измерений, а стало быть, и иных представлений разума, живущего там, моя модель может и наверняка будет выглядеть иначе. И это понятно, ибо каждое из Пространств-Времен является одной из самостоятельных частей единого и общего Времени Мирозданий — Абсолютного Времени. В его живом чреве существует не одна, а несколько моделей подобных той, что схематично набросана мной, под „крышами“ которых прижилась разумная жизнь.
Сколько же этих Миров со своими Временем-Пространств? Если исходить из того, что разум совершает великий Кругооборот жизни, то полагаю их не более трех-четырех.
… — Что с тобой, Мефодий?! Да проснись ты! — трясет его за плечи Боб.
Мефодий долго не может сообразить, где он находится.
— Ты чего? Испугался? Приснилось что? — спрашивает Боб.
— Угу. Бермуды… Туземцы… — спросонок бормочет он.
— Не думай об этом, Меф, — вставая с места, советует Боб и предлагает прогуляться.
— Неужели прилетели? — выглядывает в иллюминатор Мефодий.
— Пока в Алжир, — уточняет Боб.
Из пилотской выходит Соммер. Увидев поднявшегося с кресла Мефодия, он интересуется его самочувствием и, не дожидаясь ответа, говорит:
— Meф, ты славянин, а спишь как янки.
— Можно подумать янки спят как-то по-особенному, — ворчит Мерфи.
— Конечно. Во сне они агрессивны. Так и норовят или красивый хук провести, или ногой в пах звездануть.
— Погоди, Меченый, ты скоро увидишь таких янки, которые это прекрасно делают наяву, — обещает Боб.
— Судя по вашим рассказам, нисколько не сомневаюсь, Бобби, — смеется Соммер.
Дик с Бобом выглядят просто здорово. Полными сил и энергии. Чего не мог сказать о себе Мефодий. Емубы еще поспать часок-другой, тогда бы он с ними сравнялся. Они, правда, тоже не спали до утра, но у них не было двух бессонных ночей и бешеной беготни от одного туземного поселения к другому, изнуряющих бесед со свидетелями, экспертами, врачами и докладов у въедливого Скарлатти о проделанном…
Да что говорить?! Думал отоспаться в Париже, а получилось с корабля на бал. Гости Соммера не дали сомкнуть глаз. Их донимало любопытство, что же случилось в Тонго? Ведь все газеты последний месяц только и писали о тонголезской трагедии, расследовать которую поручили Интерполу. Пресса муссировала непонятно кем подброшенную версию массового самоубийства туземного племени, устраивавшую сильных мира сего.
Эта абсурдная чушь утверждалась в многочисленных интервью высокопоставленных правительственных чиновников. Как только они не изощрялись в объяснениях столь неординарного случая! Чти только не гонорилн — дикость нравов, религиозный психоз, своеобразный протест колонизаторскому процессу большого бизнеса Америки и Европы… Но почему-то упорно умалчивали или мельком касались официального обращения премьер-министра Конго к ООН с просьбой провести следствие по факту преступления, совершенного на их территории представителями военно-про-мышленного комплекса США… Или, сообщая о том, что Генеральный секретарь ООН отдал распоряжение разобраться в тон-голезскон беде, они не уточняли, какому из отделов было поручено разобраться с этим делом. Очевидно, чего-то боялись. Ведь тогда у людей непременно возникла бы масса вопросов, закрались бы сомнения. Ни с того, ни с сего Генеральный секретарь ООН не поднимет на ноги Отдел спровоцированных стихийных явлений Интерпола…
Мефодия злили недомолвки официальных бонз. И, пользуясь случаем, он пошел в атаку на их многозначительные пробелы в стройной веренице демагогических аргументов Пусть немногие, решил Мефодий, но поразмыслят над тем, что же на самом деле произошлошло в Тонго? Что смущает в этой истории сыщиков Интерпола? Почему официальные круги так старательно обходят выпирающие в ней острые углы? Какие основания были у главы правительства республики Тонго обращаться в ООН? Не стал бы он с бухты-барахты делать этого.
Сильвио, которого он принял в своей резиденции в первый же день приезда в Тонго, просидел с премьерам добрых три часа. Беседа велась с глазу на глаз и Скарлатти о ней не распространялся.
„Ребята, — сказал он, — здесь дело не чистое… Нам надо докопаться. Помощь обещана любая, какую мы пожелаем, вплоть до денежной, если она понадобится…“
И она понадобилась. Правда, об этом Соммеровским гостям знать было не обязательно. Хотя, опустив важнейшие детали, которые могли бы намекнуть на существование человека, оказавшего им за небольшое вознаграждение услугу, Мефодий рассказал-таки о тонголезской истории. Иначе трудно было бы им понять, как бьиа восстановлена картина всего случившегося с туземцами. Ведь их группа прибыла туда почти две недели спустя после юго как „африканские дикари“ ни с того ни с сего взяли и покончили с собой.
Как выяснилось, утром того дня туземцы еще не собирались сводить счеты с жизнью. День обещал быть для них удачным. Как дети радуясь, они готовились к приему гостей из далекой и богатой Америки, которые, как им сообщили вчера, привезли им подарки: мерные лоскуты пестрых тканей, бижутерию» дешевые галантерейные поделки, детские игрушки…
Перед приездом гостей, вождь, с трудом уговорив, отправил в город по хозяйственным нуждам племени шесть человек. В том числе и своего брата. Они согласились лишь после того, как вождь пообещал лучшие подарки выделить их семьям…
Эти-то шестеро и остались в живых. Во всяком случае в первую неделю скорби люди не без содрогания наблюдали за жалкой горсткой туземцев, истово исполнявших ритуальный «танец плача»..
А потом исчезли и они. Как говорится, при весьма странных обстоятельствах. Интерполовцы кинулись их искать.
Четверо провалились как сквозь землю. Одного обнаружили с проломленным черепом в городском госпитале, а другого, брата вождя, укрыл у себя высокопоставленный чиновник местной администрации. Он-то и рассказал о событиях, предшествовавших трагедии…