Человек с того света
Шрифт:
Сильвио не стал распекать их. Хотя, судя по желвакам, ходившим но его щекам, он был зол, как черт. Приказав записать все, что они помнят, он связался с Краузе. Несмотря на поздний час, а было далеко за полночь, Феликс поднял трубку с первым же звонком и тревожно спросил:
— Ну как, нашли?
— Кого? — поинтересовался Скарлатти.
— А, это вы, Сильвио, — разочарованно протянул Краузе.
— Банг пропал? — не дожидаясь ответа директора завода, в лоб спросил Скарлатти.
— Да. Вы уже знаете? — упавшим голосом промолвил Краузе. — Тут творятся странные вещи. Бен приказал своим парням, пока он не вернется из города, охранять коттедж Банга. В шесть часов вечера
— А по каким делам Бен ездил в город? — полюбопытствовал Сильвио.
— Искать Поля Вердье… Он ведь тоже пропал… Уехал с утра по заданию Фолсджера и не вернулся.
Эта новость сразила Сильвио больше, чем исчезновение скандинавца. Кровь бросилась ему в лицо.
— Как пропал?! — задохнулся он.
— Не волнуйся, Сильвио, — звонко крикнул Мефодий. — Никуда он не пропал. Я его взял. Он у нас.
Два узких лезвия глаз Скарлатти располосовали Артамонцева.
— Кто это, Сильвио? — послышался голос Краузе.
— Да-а, — зло протянул Сильвио и, дав отбой, заорал: — Один мальчишка… — поперхнулся Скарлатти и, прокашлявшись, продолжил: — Все мальчишки! Кого я набрал на свою голову!
Скарлатти ревел и бегал по комнате, как раненный носорог.
— На мегафон, Меф… Пойди и объяви всем, что ты задержал Вердье. Но, пожалуйста, сделай так, чтобы и я слышал. Чтобы я тоже в курсе твоих дел был… И объяви, не забудь, по какому праву ты это сделал?! Какой прокурор дал тебе санкцию на арест?!
Мефодий действительно арестовал Поля без согласования со Скарлатти и без всякой санкции прокурора. Но он вынужден был так сделать. Он и так запоздал. Из вороха горевших фотопленок ему удалось спасти сантиметров десять. Всего два-три кадра из обезьянника…
В тот момент Сильвио в городе не было. Он с комиссаром тонголезской полиции, которому премьер-министр приказал оказывать содействие сотрудникам Интерпола и выделить в их распоряжение самых доверенных людей, выезжал к тому незадачливому блюстителю порядка, что некоторое время разделял участь обезьян. По дороге они с комиссаром захватили с собой шерифа провинции и тот сообщил Скарлатти некоторые подробности, предшествовавшие обезьяньему мору. Именно он, шериф, по просьбе Фолсджера, со своим личным составом, в целях безопасности проведения какого-то там эксперимента, обеспечивал оцепление заповедника. «Все-таки эксперимент», — отметил про себя Скарлатти… Полицейские прочесали весь обезьянарий. И когда Фолсджеру было доложено о готовности, его люди приступили к делу. Что они сделали, шериф толком объяснить не мог. Он видел, как с деревьев на землю посыпались макаки. А потом ему сообщили про того, замешкавшегося.
Полицейский тоже ничего вразумительного не сказал. Он помнил, как полез на дерево, но не помнил, как свалился с него. Очнулся от того, что его больно дергали за волосы. Это были макаки. Одна из них уселась ему на лицо…
Oт него они поехали к доктору Доунсу. Услышав, что интересует полицейских, он безумолку и с гневом говорил о варварстве, учиненном блинолицым бестией и Фолсджером. С туземным племенем случилось то же самое, что и с его беззащитной живностью.
— Я до сих пор в шоке, — шамкал доктор Доунс. — Ведь все они, бедняжки, лежали мертвыми. Потом люди что-то сделали и обезьяны ожили… С туземцами, господин Скарлатти, у них, видимо, что-то не сработало. Ужасно!.. Ужасно!..
Скарлатти пришлось задержаться там. Допросил каждого работника обезьянария… Конечно, Артамонцев не мог его отыскать, чтобы испросить разрешение на арест Вердье. Он действовал по обстоятельствам.
Утром, не успел Скарлатти уехать, выделенные в помощь Артамонцеву люди сообщили, что ими перехвачен телефонный разговор Поля Вердье с заведующим отделом информации и фотохроники местной газеты, который представлял для следствия большой интерес.
Да, этот разговор представлял интерес и немалый. Фолсджер опередил Скарлатти. Он загодя обошел все редакции и скупил негативы съемок, сделанных их сотрудниками и в заповеднике, и в селении у туземцев. Побывал на радио, телевидении, в кинохронике… Везде, где могли снимать, записывать, вещать или публиковать. Платил, по всей видимости, не скупясь. Так что в какую бы редакцию Мефодий не совался, везде его ожидал в разных вариациях, но один и тот же ответ: «Ничего интересного в съемке не было и ее за ненадобностью выбросили…» «Нет, ничего такого в глаза не бросалось…»
И тут тебе телефонный перехват. Невидная газетенка, но тем не менее. На безрыбье и рак рыба. Как выяснилось, сотрудник этой газеты, у которого хранился текущий редакционный архив, до вчерашнего дня был в командировке. И вчера же его засекли в обществе Фолсджера. А сегодня — пожалуйста, запись. Да какая.
Поль передал журналисту привет oт Фолсджера и сказал, чю обещанные ему пять томов у него в руках. Тот ответил, что и он для обмена приготовил необходимые книги и будет ждать его в два часа дня в том же ресторане, где они с Беном вчера встретились.
Встреча снималась скрытой камерой. Она длилась не больше минуты. Один другому радостно махнул рукой, улыбнулись, пeредали свертки и разошлись. Сотрудника редакции арестовали сразу же как он свернул за угол. А Вердье взяли в парке, где он чуть было от них не улизнул. Думали, что прошляпили. Заметил его Мефодий. Скорее, догадался. Из кустов поднимался дымок и Артамонцев со всех ног кинулся туда. Пока Поль сообразил в чем дело, он уже со скрученными руками сидел в машине. Мефодию удалось спасти жалкую ленточку фотопленки и клочки обгоревших бумаг с записями.
На пленке были кадры из обезьянария. В нескольких ракурсах — склонившийся к двум мертвым обезьянкам доктор Доунс… На остатке обгоревшего листка Мефодий прочел:
«Кадр 24. Перед смертью братья-„самоубийцы“ дрались из-за алюминиевого подста…» «Подстаканника», — догадавшись, закончил Мефодий и подумал о странном поведении людей, решивших покончить с собой…
На другом клочке бумаги из множества разрозненных слов он разобрал конец вопросительного предложения: «…смотришь с ужасом?» Егорасшифровал задержанный сотрудник газеты:
— Номер кадра забыл, — сказал он, — а что написано было помню: «На кого ты, Талькаф Мудрый, смотришь с ужасом?»
Выслушав доклад Артамонцева, немного остывший от ярости Скарлатти заметил:
— Господин Артамонцев, я понимаю, вы увлеклись. Но… — он обвел присутствующих тяжелым взглядом. — Наши «увлечения» должны быть в рамках закона… Если в ваших государствах позволительно подозреваемого без разрешения прокурора хватать, бросать в застенок, а затем выпытывать признания, то, работая в Интерполе, забудьте об этом. Мы работаем по букве международного права… Все показания Вердье суд может признать недействительными. И будет прав. Ведь, по сути, вы, господин Артамонцев, вырвали их у него. Взяли под нажимом… Он просил адвоката?