Человек с яйцом. Жизнь и мнения Александра Проханова

Данилкин Лев Александрович

Он не решился заговорить с ней при ее знакомых, но вечером, встретив на танцевальной веранде, пригласил ее на чачача и сообщил о том, что видел ее в раскопе, удачно пошутил насчет того, что, сделав сенсационные археологические открытия такого рода, она сможет защитить диссертацию «Кольца табачного дыма как прообраз древнерусских архитектурных форм» — и проводил до Поганкиных палат, где было общежитие археологов. На следующий день он отклонился от официально утвержденного экскурсионного маршрута, она взяла отгул, и они до ночи шатались по городу, разглядывая фрески и купаясь в Великой. Тех, кто интересуется дальнейшими подробностями того дня, отсылаем к роману «Господин Гексоген», где он воспроизведен с поистине прустовской обстоятельностью.

Девушка, которая позже станет работать искусствоведом в Эрмитаже, в отделе знамен, станет первой его долгоиграющей возлюбленной, они проведут вместе целый год, будут ездить друг к другу. Для нас, однако, важно, что через нее он познакомится с компанией ленинградских реставраторов.

Отцами-основателями экспедиции — и крупнейшими фигурами воспетого Прохановым «псковского ренессанса», якобы случившегося после войны в отдельно взятом районе «Красной империи», — были Борис Скобельцын (1921–1995), Лев Катаев и Всеволод Смирнов. Архитекторы и реставраторы, все они были старше Проханова, все прошли войну и все были людьми, занятыми практическим воплощением русской идеи. Это был лестный для него и психологически комфортный мужской коллектив («Псковские друзья были мне отцами и старшими братьями»). Именно это «псковское братство» научило его всерьез ценить красоту и мистику древнерусской культуры, продемонстрировало исторический ресурс России, который можно использовать в мобилизационном проекте развития. В сущности, он был готов к этому: его мать, архитектор, всегда старалась приобщить его к старине и часто вывозила на осмотры усадеб — Кускова, Архангельского, Коломенского, теперь, однако, он попадает в среду, где красотой не просто любовались, но с энтузиазмом соучаствовали в ней, инвестировали в нее время и таланты. Скобельцынские реконструкции полуразрушенных храмов выглядели очень впечатляюще.

«Во Псков, полюбоваться на храмы, — вспоминает Проханов, — приезжали из других городов ревнители старины — архитекторы, писатели, студенты. Скобельцын водил их по городу, как проповедник, открывая их жаждущим, наивным душам таинство веры. Вел по Запсковью, Завеличью, увозил в Изборск и Печеры. Из его уст они слышали имена церквей, похожие на имена псковских посадских: „Василий на горке“, „Никола со Усохи“, „Илья Мокрый“, „Никола на городище“. Он говорил о церквах, как говорят о людях, живых, одушевленных, неповторимо-разных, со своим нравом, характером и судьбой, проживших долгий век среди озер, облаков и зеленых нагорий». «Сонмы, сонмы людей приходили в эту псковскую Мекку на паломничество свое».

Рассыпающиеся в труху на глазах памятники республиканского значения нуждались в реставрации, а средств не хватало, поэтому рады были всем добровольцам. И вот каждое лето, в течение лет пяти-семи, он приезжает «в экспедицию» работать на обмерах и раскопках. Постепенно из этой компании сложилось «псковское братство», в котором, кроме названной троицы реставраторов, состояли и Радий Погодин, и Лев Гумилев, и Семен Гейченко — и вскоре сам Проханов. Они занимались раскопками, ремонтом, документировали информацию о памятниках истории, фотографировали антропологически яркие народные типы (в «Завтра» после смерти Скобельцына будет опубликована его коллекция фотоизображений этих типов — очень выразительная).

Русские типы. Фото Б. Скобельцына.

Вместе со Скобельцыным они составляли опись гробов в Пещерах: архимандрит Алипий, бывший боевой офицер и художник из мастерской баталиста Грекова, призвал светских реставраторов помочь в реконструкции монастыря, и поэтому в самых темных закоулках Лавры он побывал не как экскурсант, а как инсайдер.

Батюшка-энциклопедист, наш экскурсовод, тем временем докладывает про то, что сайт Псково-Печерского монастыря — второй по посещаемости среди сайтов монастырей, а также про чудесное излечение от мухи цеце («а мы знаем со школьной скамьи, что ее укус неизлечим»), и что, во-первых, слова «смерть» и «смрад» — однокоренные и, во-вторых, на всех языках слово «прах» звучит одинаково. Проханов, уважительно относящийся к вопросам языкознания, оживляется, поднимает палец и шепотом говорит мне: «О — ПРАХанов!» Здесь, в этой волглой атмосфере, напитанной сладковатым душком нетления, он чувствует себя как рыба в воде. В силу непроясненной температурно-влажностной аномалии тела в пещере не истлевают, а самомумифицируются. Некоторые ниши на этом элитном кладбище до сих пор не замурованы — видны гробы. Это и есть материал для великого проекта воскрешения, сырье для будущего бессмертия.

Русские типы. Фото Б. Скобельцына.

Рассказывают (это уже не батюшка) про то, как в середине 90-х за 100 000 $ здесь похоронили какого-то бандита — операция, кончившаяся скандалом и снятием игумена. Самостоятельно туристам здесь ходить воспрещается; администрация монастыря располагает фактами, что кости активно расхищаются посетителями, среди которых особенную опасность представляют сатанисты, которые недавно якобы украли здесь череп.

Главным его наставником был Скобельцын; одна из центральных фигур в пантеоне Проханова, наряду с дедом-германофилом, Пчельниковым и отцом Львом. В тот момент он как раз реставрировал церковь Николы на Устье. Эта простая, одноглавая, белая, на кряжистом основании, немосковская храмина, 1473 года постройки, вот уже много лет поражает воображение Проханова едва ли не больше, чем все прочие виденные им здания. «Как будто ангел белый встает», — описывает он идеальные пропорции, «золотое сечение» церкви. Внутри — чистая белизна, напоминающая выветренную кость, скелет динозавра; храм, типично псковский образец архитектуры, зиждется на четырех столбах-колоннах. Проханов преподносит священнику стодолларовую купюру, чем вызывает ажитацию старушек. Они начинают суетиться и, желая отплатить благодетелю, ведут нас в закрытую часть храма. «Смотрите — видите дырки под парусами? Это, — объясняет Проханов, — глазья, специальные отверстия: в стены замурованы голосники, глиняные кувшины, предназначенные для улучшения акустических свойств помещения». Образ, связанный с голосниками, обнаруживается в «Политологе» — там Стрижайло «читал газету „Завтра“, чтобы лучше понять лево-патриотические настроения, удивляясь шизофреничности передовой статьи, которая звучала, как вой шакала, уловленный в гулкий кувшин».

Церковь Николы на Устье.

Через кладбище проходим к воде. В этом месте Великая впадает в Псковское озеро, а то соединяется с Чудским. Именно здесь политолог Стрижайло вырывал из своих кишок километрового змея с костяной башкой. Полвека назад здесь же, у развалин, они со Скобельцыным сидели в причаленной к берегу лодке, и Скобельцын читал Проханову сонеты Шекспира. Сейчас не до пикников: бешеный ветер, почти ураган, валит с ног, и при этом отчаянно морозит. Я впервые вижу ледостав: вода на глазах сворачивается, переходит в другое агрегатное состояние, уже не вода, а ледяная крошка в лиловой морозной пене, удивительное природное таинство. «Смотрите, — говорит Проханов, — наглядная иллюстрация энтропии, наступление холода, хаоса, замерзание, обледенение». Через день на встрече с читателями-избирателями он скажет об этом моменте: «И я понял, что это покойный Боря Скобельцын посылает мне огненный псковский поцелуй».

Они так подружились, что уже через несколько месяцев он становится полноправным участником их экспедиций. О псковских днях находим свидетельство в воспоминаниях Саввы Ямщикова: «Во Пскове я впервые познакомился с Сашей Прохановым… Я увидел человека… красивого, с дореволюционной офицерской выправкой. Я завидовал тому, какие прекрасные дамы его сопровождали. Сначала от Бориса Скобельцына, потом от Всеволода Смирнова, потом от Левы Катаева, москвича, я услышал самые теплые отзывы о Саше».

Никого из этих троих уже нет в живых, поэтому трудно судить о том, чем именно они так его прельстили. По-видимому, в чтении шекспировских сонетов у врат своими руками поднятой из руин церкви XV века было не только «нью-эйджевое» ощущение братства, но и опыт непосредственного, что ли, участия в истории, который не раз ему пригодится.

Вообще, скобельцынская компания оформила в его сознании именно эту компоненту: бескорыстная любовь к родному этносу, избыток чувств по отношению к сдержанной, не сказать фригидной, красоте русского ландшафта, к лицам, благодарность за то, что здесь, вокруг Пскова, сохранилось множество материальных свидетельств древности культуры этноса. Действительно, если страна в целом скорее напоминает недавно образовавшуюся пустыню без видимых доказательств древности существования, то Псков — место, где тысячелетнюю русскую историю можно разглядеть довольно отчетливо.