Человек с яйцом. Жизнь и мнения Александра Проханова
Шрифт:
Глава 10
К началу 70-х Проханов попадает в заветную обойму — «Литературку» и «Правду». Он отменно зарекомендовал себя как компетентный этнограф и бравый военкор. Он с энтузиазмом тянет лямку, которую прочие золотые перья, охочие до поездок в капстраны, считали для себя зазорной. Отправляется в вояж по БАМу. Летит в Тынду. Проводит
Пользуясь неограниченными возможностями (корочки «ЛГ» и «Правды» служили пропуском куда угодно: в кабину локомотива и самолета, в капитанскую рубку, в переполненную гостиницу), 35-летний трэвел-райтер накачивает себя Сибирью и Казахстаном, отличающимися от среднерусских ландшафтами, природой. Как у всякого человека, который хоть раз летал на восток дальше Урала, у него кружится голова от величины территории СССР. Он одержим часовыми поясами, у него развивается наркотическая зависимость от географии, пространственная булимия, он никак не может насытиться: «Это были броски во все ландшафты, во все континенты».
Он дорвался не столько до вип-зоны, сколько до гигантского стимулятора, позволяющего ему чувствовать себя в центре мирового циклона, властелином вселенной. Ему ударяют в голову не только сами пространства, но и их доступность. Обеспеченный скоростным транспортом, он больше не ходит пешком, как тот печной отрок с посохом, новые средства и новые скорости порождают у него в голове ответную вибрацию и, некоторым образом, индустриальную революцию. Пока он еще не понимает, что станет трубадуром стальных роторов и бетонных градирен, но его энтузиазм по отношению к полатям и шесткам подостывает. То есть он по-прежнему калякает с благообразными селянами о видах на урожай буряка и притопывает ногой в такт, когда слышит задорную мелодию гармони, но, похоже, это уже не те люди, которые вызывают в нем желание провести с ними побольше времени. Он постепенно возвращается к своим ракетам и самолетам, но на другом витке.
В начале 70-х он перекрещивает СССР в два масштабных броска: с Востока на Запад и с Юга на Север. После даманско-жаланашкольских приключений «Литературка» командирует его в долгий вояж вдоль китайско-советской границы. Заручившись этим мандатом, он летит в Иркутск, садится на головной электровоз и движется на Восток, через Байкал, строящийся БАМ, плывет по Амуру, во Владивостоке перепрыгивает на океанское судно и финиширует на Курилах. Словно Фродо, ощущающий на себе зрак Мордора, он все время чувствует цепкий взгляд из-за кордона, это почти идея-фикс; мертвые с Даманского и Жаланашколя остались в его памяти навечно. Даже распивая капотную рюмочку с героями своих очерков, он успевает заметить, что с вышки китайский пограничник видит в сверхдальний бинокль, как сверкают грани их стаканов.
Затем он прорезает Среднюю Азию, плавает по Каракумскому каналу, исследует оксюморонные «рыболовецкие совхозы в пустыне» (через оросительные системы в пески пришла Амударья). Он рыщет здесь не просто как жадный бытописатель, но упивается «футурологией», доподлинно зная, что, после того как Иртыш и Обь перебросят в Арал, здесь будет советская Калифорния. Скомбинировав впечатления от этих двух командировок, он в 1974 году свинчивает из уже напечатанных очерков и нескольких новых глав конструкцию под названием «Кочующая роза». Как и большинство тогдашних его текстов, это роуд-новел, роман о путешествии журналиста по Западной Сибири.
— Странный какой-то, по советским меркам, главный этот ваш герой, спецкор: в первой же главе знакомится в иркутском ресторане с какой-то эстрадной певичкой и уговаривает ее прокатиться с ним по Сибири, а та в течение месяца ублажает его, пока он транжирит свои командировочные.
— Так бывает, на самом деле.
— А что это за женщина?
— Это эфемерная женщина.
— Ясно.
Амуры под перестук вагонных колес с певичкой, которая более строгому редактору могла бы напомнить скорее плечевую девку дальнобойщика, разбавляют горячечные очерковые главы про электриков, зоотехников, комбайнеров, шахтеров и геологов. Сам Проханов не употребляет слово «конъюнктурный» и называет эти очерки «наивными», «романтическими», но скептик, несомненно, обратит внимание на их «советскость» — слишком уже демонстративно стопроцентное соответствие доктрине
Строитель газопровода. Рисунок К. Пчельникова.
В романе «В островах охотник» герой, Белосельцев, оказывается однажды за ЦДХ, где, «как погорельцы, стояли скульптурные группы, оставшиеся от минувшей эпохи. Сталевары, шахтеры, строители спутников, солдаты непобедимой армии танцевали балетный танец среди рыжей пустыни сгоревшей империи». Это место очень похоже на романы Проханова середины 70-х. Утраченные вовсе либо маргинализованные социальные типы, эклектичная языковая каша, в которой картонными комками плавают недорастворенные публицистические штампы: он словно нарочно льет воду на мельницу своих оппонентов, полагающих, что в советское время он был конъюнктурщиком и лакировщиком. Тут невозможно что-либо доказать наверное, разве что, зная его журналистскую репутацию, предположить, что большинство этих портретов соответствовали реальности. Да и в самом проекте нет ничего запредельно «совкового»: очеркист рыщет по Сибири и Казахстану в поисках людей будущего, с не меньшим энтузиазмом журнал «Афиша» вот уж сколько лет сканирует Москву в поисках «нормальных» (имеется в виду похожих на жителей Лондона) людей. Наверняка когда-нибудь и те и другие встретятся на задворках ЦДХ.
Внимательному читателю Проханова часто приходит в голову, что почти все, даже его вопиюще старорежимно-советские, тексты, легко реанимируются — в силу прочности базовой конструкции. Вот и ревизия советско-китайской границы вполне может оказаться актуальной.
Любопытная (и, разумеется, натянутая) параллель к «Кочующей розе» — текст того же года о путешествии по Америке, и тоже, в общем, состоящий из гимнов труду — «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» Роберта М. Пирсига. Само собой, они выполнены в разных манерах, но суть-то от этого не меняется. «Будда… с тем же удобством расположился… в коробке передач мотоцикла, что и на горной вершине или в лепестках цветка» — в сущности, это ведь то же самое, что прохановские проповеди о том, что коммунизм не только в программе партии, но и в делах «электрических людей». Не надо думать, что Проханов был клоуном в стране-цирке, не имеющей отношения к тому, что происходило за ее стенами: он просто бежал по параллельной дорожке и часто выигрывал в скорости.
Тексты первой половины 70-х позволяют диагностировать у тридцатипятилетнего Проханова особого рода беременность. Он то и дело твердит о «зарождении какого-то кристалла». «Я повернулся от прошлого к будущему. Я езжу и не могу насмотреться. На моих глазах растет, формируется невиданной мощи кристалл! Цивилизация во всей ее красоте и мощи! Мы с вами в этом кристалле, на его острейшей грани! Я верю в нее, как в чудо! Она должна искупить все прежние заблуждения! Все прежние блуждания вслепую!»
Инженер будущего. Иллюстрация К. Пчельникова к «Кочующей розе».
Кристалл (структура будущего — твердая, рационально-симметрично-гармоничная, функциональная, экономная, многогранная и одновременно иррационально-прекрасная), формирующийся под давлением пространств, — главная метафора 70-х; он даже статью о своем коллеге назовет «Кристаллография Маканина» (да что там 70-х — метафора докажет свою жизнеспособность тридцать пять лет спустя, когда «план» Василия Есаула, протагониста из романа «Теплоход „Иосифа Бродский“», будет описан как «драгоценный кристалл», «конструкция»). В «Вечном городе» об этом уникальном образовании будет сказано более определенно: «кристалл нового общества, нового народа, нового человеческого типа». Кристалл — новая форма материи, результат преодоления наличного состояния вещей под воздействием энергии, вложенной в проекты преобразования природы.