Человек с железного острова
Шрифт:
Сам собой организуется бивак, костерок горит, а на нем невесть откуда взявшиеся грибы коптятся. Анлен уже на земле лежит, вся из себя дышит – ничего, думаю отойдет. У костра дележ грибов, и мне достается веточка с четырьмя штучками, без соли и воды идут мерзко, но хот что-то!
Начальник караула молча дергается, но в результате всех потуг он только все ближе и ближе к костру придвигается, а в другую сторону ползти наконечник копья не позволяет. В другой раз я бы посмотрел на эту картинку до конца, но сейчас не до развлечений. Чисимет вытаскивает кляп – как кран открыли, полилась ругань похабная и беспомощная – Чисимет просто обратно тряпку всунул – и все.
Я говорю, стараясь делать голос повнушительней:
– Отвечать будешь только на
Чисимет для наглядности легонько поддевает гнома под ребра – надо сказать, не без удовольствия поддевает. Кляп снова вынут – на этот раз подследственный прямо-таки паинька, но разговора вновь не получается: нагрянывает банда лесных, как из-под земли лезут ребята. Я так даже и не заметил, как они появились сюда. Кто веревками размахивает, кто лук натягивает, а у нашей толпы реакция однозначная.
– Братцы, да мы ж свои, беглые, – Взубногой орет. Несмотря на такое заявление, лесные выстраиваются на поляне и предупреждают не двигаться, а связанного начальника кладут впереди.
Стоим, ждем дальнейшего развития событий – ждать долго не приходится. На полянку выходит, судя по манерам и одеянию, Робин Гуд местных масштабов. Правда, на нем не зеленый кафтан, а стандартная серая рубаха с серым же штанами, но зато лук с колчаном украшены разнообразными финтифлюшками. Робин Гуд недоволен:
– Сбили вы меня с плану, на дороге прямо уселись. И не бросить, и тащить обратно не хочется. Ну, хоть ответьте, чем заняты и откуда такие взялись?
Гном из пленных выходит вперед:
– Очередная партия на южные болота шла, ну, и разбежаться сумели, даже вон, трофей прихватили, – и он показывает на связанного соплеменника.
– Трофей – это хорошо, конечно, но на фига он мне нужен? У нас таких трофеев – хоть штабелями складывай. Ладно. Разбивайтесь-ка вы по народам, идите, куда вон парнишка мой поведет, к стойбищу выйдете, а там дальше сами определитесь.
Какой-то эльф недоумевает:
– А как же братство народов?
– Ишь, чего вспомнил! У нас не так – у каждой расы своя ватага, не без помесу, конечно, но в основном. А братство – оно спокойствием да умом держится, атаманским умом, да и каждый народец тоже в драку лезть не будет, если голову ему не дурить. Ну, кроме гоблинов, конечно, но их мы попридерживаем кое-когда.
После этой речи наша партия расползается на кучки – гномы, эльфы, краболовы и мы, грешные. Хаттлинг стоит в одиночестве, я ему рукой махаю – давай, мол, к нам – он несмело подходит. Анлен на ходу философствует:
– Конечно, каждый народ, если живет отдельно, то ему покойней. Но если еще у каждого и правитель свой, а у каждого правителя цели всяческие, то усобицы недалеко, как у нас хотя бы бывало.
И дальше идут примеры из истории – я только и спрашиваю:
– Да откуда ты это-то все знаешь?
– Мама рассказывала, – и Анлен как-то быстро закругляет речь.
Я у себя на заднем плане усмехаюсь – образованная у тебя мама, не ожидал. Хаттлинг тоже сбоку идет, слушает, но молчит.
Так за разговорами где-то к полудню, а может, и попозжей, подходим мы к большому стану – поляна, а на ней два шатра и с десяток многоместных шалашей разместилось. Шатры, конечно, не самодельные: краденые или трофейные – шитые из яркой красной материи и отделаны чем-то блестящим, наблюдения с воздуха здесь явно не опасаются.
Бывшие заключенные расходятся по соплеменникам, ну, и мы идем к шатру, где навстречу поднялся чернобородый детина ростом малость не с медведя. Против ожидаемого, голос у него не рыкающий, а напротив – обычный и даже негромкий. Выспрашивает что да как – у меня уже мозоль на языке от постоянных автобиографических изливаний.
Детина нас выслушивает – кроме посольства, меня и трех сероклейменников есть еще лысый нарушитель закона о равенстве и мордастый парень, ночью со страху зарезавший прохожего орка, невесть что на него подумав. Детина заявляет:
– Пока большой атаман не пришел, вы думайте, что у нас делать сможете. И этого сторожа своего поскорей отпускайте до своего табора, а там они сами разберутся.
Анлен присаживается на бревнышки у кострища, а мы с Аром и Чисиметом беремся за гнома. Тот, видимо, продумал линию поведения и держится спокойно, вопросов не ждет, говорит сам.
Итак, для начала – наиболее точное объяснение насчет этого пресловутого «Общего Дела». Под этим названием скрывается не более-не менее как возвращение предначальной эпохи с поправками на существование людей и прочих смертных. Друг, хоть и сам могучий маг, но сам сделать этого не может, но скоро должна прийти помощь – такая сила, какой давно не было под луной и солнцем. На севере у Друга владения, и там же и сила явится, а пока подготовка идет. Но вот незадача: основные контакты с Другом держат в руках эльфы во главе с Куранахом, и значит, при свершении Дела все будет ориентировано прежде всего на них.
– Но это же несправедливо! – восклицает гном. – В Союзе Свободных Народов все равны, а если говорить о том, кто сколько сделал, так кто, как не гномы, добывают и куют металлы, ладят луки! Кто, как не мы, в самое тяжелое время спасали само Дело! Кто, как не мы, наконец, оказались самыми стойкими против Темных сил, и поэтому сейчас основная тяжесть борьбы с их лазутчиками лежит на гномах, и что же? – эх, старался говорить гномик спокойно, да все одно распалился. – И что же? За все нам Куранах обещает только какое-то паршивое плоскогорье, в котором и жить-то невозможно, нету там ничего! Ни руд, ни камней! А там, где они есть, видите ли, спокон веков стояли эльфийские леса, и горы там абсолютно ни к месту, он так и сказал, абсолютно! Но мы этого спокойно не ждем. Уже сейчас Друг знает о несправедливости и оказывает нам тайную поддержку. И в день, когда вернется преображающая сила, эти светлоголовые надменники будут неприятно удивлены… Вы хотите спросить, зачем я вам это все рассказываю? О, это очень просто. Уртазым-могузы – это не тайна для нас, известно и ваше отношение к этой жизни на твердой земле. Да и просто, гномы и люди – мы прекрасно уживемся, ибо люди тоже знают толк в ремеслах и железе, не что, что эльфы, которые без песен и звезд жить не могут, а на тех, кто может, глядят с высоких веток. Орки-уроды, отродье гоблинское, краболовы-выродки, хаттлинги – землю грызут, норы роют, эти еще, щепкачи волосатые, им вообще не больше века жизни осталось – разве это те, с кем можно встретить счастливые дни! А вы, уртазым-могузы, рождаетесь на железных островах – разве вам не приятней иметь дело с честными трудовыми гномами, чем с этими бездельниками, вся заслуга которых в том, что «они первыми открыли глаза в этом мире»!!
Гном, наконец, спотыкается и долго кашляет, подавившись собственной слюной. Я раскрываю было рот высказать все, что думаю по поводу этой тирады, но Ар, не снизойдя до членораздельного пожатия, тыкает меня локтем в бок, а сам говорит:
– Что ж, мы послушали, и скорее всего, придем к согласию. Сейчас же мы отпустим тебя до гномьей ватаги, но, пожалуйста, не говори там таких речей. Проболтается кто, а неизвестно, какие здесь порядки держатся.
Гном кивает – мол, уразумел, – и я режу ему веревки, он ощупывает затекшие ноги, несколько шатающихся шагов, а потом оклемался и к своим идет. Идет и, небось, уже видит в мечтах, как люди с гномами рука об руку стройными рядами идут брать Куранаха за глотку. А там и пресловутая могучая сила появляется, и все вокруг в мире становится огромной горой, доверху набитой железом, алюминием, камнями и прочим. А эльфы манатки свои свернули и отбыли к чертям собачьим восвояси, а оркам туда путь заказан, и они где-нибудь на морском берегу режут в тоске друг друга, потому что больше и резать-то некого. Дурак ты, гном. Не будет ни большой горы, ни исчезающих в небе эльфийских кораблей. А будет просто грандиозная резня, потому что не одни гномы чувствуют себя обиженными, уж больно сладкий кусок кинул Друг Союзу Свободных Народов. А вот Чисимет о другом размышляет, бурчит вслух: