Человек среди религий
Шрифт:
Много, много лет прошло, прежде чем надоело землякам Последнего по космосу прыгать. Правда, и возвращаться они боялись. Думали, что давно их заброшенную планету другой народ заселил. В космосе ведь это запросто. Все они по Кристаллу своему тосковали, да тоже не смели надеяться, что он уцелел.
Потом один, другой, третий – решались всё-таки, прилетали к себе домой. И надо же: планета их ждёт, Кристалл всё так же сияет, а вокруг него во дворце красота и чистота, как и прежде.
Так все постепенно повозвращались к себе домой, к своему Кристаллу. И стали жить по-прежнему, даже ещё дружнее. Каждый был благодарен Последнему, что он столько времени берёг
А вот как на самом деле Последнего звали, никто узнать не смог, он только это имя и признавал. И уже до конца дней своих не мог отучиться говорить "мы" вместо "я".
Политизация соборности
Продолжение парадокса личной соборности мы находим повсюду, где соборность принимает социально организованные формы. В то время как личное отношение к соборной жизни утверждает её, попытки официального насаждения её в обществе почти всегда приводят к выхолащиванию духа соборности.
Соборное переживание является мощной силой, располагающей людей к единству. Эта сила известна по опыту всем, кто руководит людьми или манипулирует ими. Каждый крупный организатор социального движения стремится приладить к ней свою упряжь.
Нередко, как уже говорилось, мистическую церковную соборность стараются поставить на службу церковной корпоративности. Это ситуация очень тонкая и, наверное, во многом неизбежная. Не всегда можно отделить переживания естественные, которые естественным образом поддерживает церковь, на которых она сама, собственно, и замешана, – от искусственно возбуждаемых переживаний, связанных с чисто корпоративными целями. Ведь корпоративные усилия чаще всего и обеспечивают практическую возможность проявления и развития церковной соборности.
Соборные переживания нередко зарождаются в "соборе" физическом, который не так-то просто построить. Те, кто собирает деньги на здание церкви, кто его строит, – разве они не участники соборной деятельности?
По-своему обстоит дело в церкви, созданной лжепророком: ориентатором, который не опирается на подлинный духовный опыт, а манипулирует психическими свойствами человека и толпы. Прибегая к возможностям психической механики, придавая нужную для него форму чувству веры, такой манипулятор (или созданный им организационный аппарат) добивается постепенной подмены религиозных переживаний на вращение определённых внутренних шестерёнок. Шестерёнки крутятся, цепляются друг за друга и создают имитацию общности, которая имеет гораздо большее отношение к психопатологии, чем к соборности.
Ещё чаще встречается ситуация, когда неудовлетворённая религиозная соборность становится материалом для мирского политика. Здесь уже не идёт речь о чувстве веры, и энергия соборного переживания подключается к чувству социальности. В результате возникает некоторое идеологическое пространство, где религиозные ориентиры вытеснены социальными лозунгами (иногда прагматическими, иногда утопическими, иногда просто бредовыми) и где культивируется псевдособорное единение вокруг священных (!) символов этой идеологии.
Другим направлением политического использования соборности становится вовлечение церкви как корпорации в социально-корпоративное разделение власти. Насколько при этом может пострадать церковь как мистическое единство – это проблема и церкви в целом, и каждого, кто принадлежит к ней. История показывает, что обычно при этом политика по-своему выигрывает, а религия проигрывает, даже если корпоративные интересы церкви удовлетворены.
Иное дело – когда соборное сознание само влияет на власть, на политику, на общество. Но здесь церковь выступает уже не как корпорация, а как мистическое единство.
Можно было бы обратиться и к другим примерам политизации или имитации соборности ради достижения социальных и личных целей. Таких примеров великое множество. Впрочем, мы не всегда можем заметить, что в основе той или иной социальной конструкции лежит соборное переживание. Что в политическую упряжь попало глубинное стремление человека к духовному единству, к общему постижению Высшего, ищущее хоть какого-нибудь реального выражения. Но вопрос не в том, чтобы распознать все такие ситуации. Вопрос в том, стоит ли возмущаться ими.
Личная соборность лишает смысла бесплодные сетования. Неутолённая тяга к соборной жизни, не нашедшая себе пристанища в церкви, всегда будет энергетическим источником для политиков и социальных организаторов. Тот, у кого нет чувства веры, показывающего на Высшее в качестве главного ориентира, вполне может конструировать своё "высшее" из имеющегося внутреннего материала. Но и каждый верующий человек может жить соборной жизнью по-своему, стремясь к тем высотам, которые видны его церкви, или к тем, которые видны ему самому. И если это не миражи, на каждом своём шагу он ощутит надёжную опору подлинного духовного опыта и останется неуязвимым для любых политических и корпоративных манипуляций.
Догматизм, ересь и свободомыслие
Личностное сознание часто выбивается из русла церковной соборности. Чрезмерные противоречия между накопленным живым религиозным опытом личности и религиозным опытом церкви (или её корпоративными установками) могут быть восприняты церковью как ересь. Это означает отторжение чужеродных для церкви ориентиров, на значении которых настаивает личность.
В некоторых случаях ересь со временем затухает, исчерпывая свой потенциал или теряя своего лидера. Иногда ересь приводит к церковному расколу, то есть к возникновению ещё одной церкви (не будем говорить "новой", потому что каждая из них по-своему опирается на общую предысторию). Иногда ересь успевает повлиять на церковное сознание, – или, напротив, приводит к укреплению противостоящего этой ереси догмата. Иногда побеждает именно то учение, которое поначалу считалось еретическим, но оно, естественно, именно себя сознаёт истинным продолжателем церковной традиции.
Если читателю нужны исторические примеры, он легко их отыщет сам. Но подобные истории случаются и в современном мире.
Риск возникновения ереси связан с развитием церковного сознания. Противоположен ему риск догматизма: замыкание соборного мышления среди найденных когда-то ориентиров, потеря способности к обновлению. Ересь и догматичность – неизбежные Сцилла и Харибда всякой церкви.
В чём состоит цель того движения мысли, которое может быть объявлено ересью? В том, чтобы стать самостоятельной конфессией – или в том, чтобы прояснить церковную истину? Наверное, правда еретика не в стремлении к самостийности, а в искреннем поиске новых ориентиров.