Человек-тело
Шрифт:
.
.
.
.
.
.
Канули в лету строки о Разливе и шалаше, а жаль: там был запах сена и колорит, и замечательная сцена онанизма с новеньким, пахнущим свежей типографской краской органом. Вот что осталось от этого периода…
И пока большая драка начиналась не спеша, смело шпарил Надьку раком лысый в листьях шалаша.Осень семнадцатого года описана следующим образом.
И пошли дела большие, знаменитые в веках. днем и ночью вся Россия тусовалась в кабаках. Вдруг один меньшевичок тихо входит в кабачок. говорит: — А если писька У марксистов-ленинистов? Слышал я: берут минет, и у них, мол, хуя нет. — Есть! — ответил с места лысый. — Велика, куда ни суй, большевистская пиписа, пенис, член, короче — хуй! На трибуну лезет он, потный, лысый, как гандон. Перед ихними вождями пробежал, гремя мудями. У великого вождя пролетарские мудя.Это был, конечно, момент истории, когда В. И. Ленин ответил выступавшему Церетели с места: «Есть такая партия!» и дальнейшая игра слов «рано/поздно» — о необходимости штурма Зимнего именно до созыва кворума съезда советов, где большевиков бы просто послали нахуй. Вот что заявляет мой личный Ленин, Ленин поэмы «Хуй»:
Вторник — это слишком рано, а четверг — уже пиздец: форум будет в сраку пьяный… Надо в среду брать дворец!По официальной истории тех лет далее развязалась дискуссия, и Ленину удалось найти аргументы, чтобы убедить соратников в немедленном аресте Временного правительства.
Но политик он не слабый, и оратор в нем силен. Гаркнул: Братцы! В Зимнем бабы! Целый женский батальон. И ужо большевики достают свои хуйки. И бегут они с хуями, блять, мостами, площадями баб жопастых отъебать, заодно — и Зимний взять. Что за ебля без минета? Что без ебли сам минет? Полюбил ее за это и полковник, и корнет. Вот Аврора бьет с реки, и давай большевики хуем в горло, в сраку раком и с минетом, и с подмахом шпарить баб без лишних слов, перепиздив юнкеров. А наутро сообразили: это что же за хуйня? Мы, выходит, победили? Вот так штука… Пить, друзья!.
.
.
.
.
.
Поэма «Хуй» умерла, не родившись, не выйдя к своему народу, так и зависла в черновике, в червивой утробе социализма, который казался вечным, как Агасфер. Я хотел всего лишь отсрочить ее на пятилетку Литинститута, но столько событий произошло за эти ударные годы, что беременность оказалась ложной.
Издох Брежнев. Сдохла еще парочка генсеков. Воцарился Горбатый. Началась Перестройка. Система, которую мой чеканный «Хуй» был призван коварно подтачивать, рухнула сама по себе. Поэма оказалась не нужна. Полная импотенция. Владимир Ильич Ленин побледнел, померк: в те годы он стоял, все еще растиражированный на постаментах по всем городам и селам страны, но жалкий, обосранный голубями, никому не нужный. Таинственный автор поэмы «Хуй», наверное, высказался об этом как-нибудь так…
Леня, Юра, Костя-кучер — все свалились в яму, блять… Миша нас недолго мучил: смог лишь неньку обосрать. Слава Вове! Славься, ты, тот, кто первым дал пизды, славься тот, кто длинным хуем по лбу ебнул всем буржуям и оставил голытьбе хуй как памятник себе!Иногда я думаю: каковой была бы моя судьба, не выиграй я в свое время билетик в Литинститут? Вряд ли я стал бы посылать туда документы на следующий год, потому что в следующем году я бы уже сидел в Мордовских лагерях. Из СССР меня бы выдворили как раз в самом начале перестройки, на Западе я бы оказался как раз в годы пика популярности России и русских, я мог бы сделать на этом хороший капитал: мои лекции собирали бы много народу, мои книги печатались высокими тиражами…
Сейчас я бы писал прозу, поскольку года клонят именно к ней, суровой, возможно — сценарии к сериалам и компьютерным играм, жил бы на скромном ранчо на берегу реки или океана, тосковал по Москве и России… И никогда, никогда в своей жизни не встретил бы Анну.
5
…Анна, Анна, Анна… Анюта и Нюша. Нюра и Анка. Красавица моя и чудовище. Проклятье мое. Пулеметчица. Черный кальмар отчаянья.
Надо же было мне вляпаться в эту любовь на заре туманной юности! Стоило ли на вечерней заре не менее туманной старости отыгрывать эту любовь?
Вот девушка, которая отказала мне. Так крепко ударила, что шрам остался на всю жизнь, причем, на самом видном месте.
Мысль № 1
Что-то странное произошло с самим временем. Время будто бы схлопнулось. Годы разлуки исчезли, и то дождливое утро, когда она попросила меня больше не приходить, кажется мне как вчера.
Мысль № 2
И все это растворилось, словно сон: перестройка, бандитские годы. Немыслимые события в стране. Целая моя жизнь. Как будто бы вся жизнь потеряла смысл. Как будто бы весь смысл жизни только в том и был, чтобы добиться этой женщины. Вот я и добился, и что?
Мысль № 3
Мы не часто говорили с нею о нем, но говорили. Я как-то сразу почувствовал: теория, что она до сих пор любит его, неверна. Будь это так, то все наши разговоры вращались бы вокруг него орбитально, будто он какой-то Сатурн.
Он ведь на самом деле грозился нашинковать ее на мелкие кусочки, пропустить через мясорубку и слить в унитаз. Орал ей по пьяни, но забыл, болезный, а она запомнила на всю жизнь и даже реализовала в прозе Тюльпанова. Многие его галлюцинации о сверхреальности, в том числе и само «человек-тело» происходит именно из-за пьянки и связанных с этим провалами памяти.
Этот и подобные моменты их жизни она помнила хорошо, потому и обсуждалось.
Мысль № 4
Например, история с Ильдусом, его соседом по даче, которого он зарубил колуном. Если в общаге, когда он взялся за древко впервые, дабы оградить свой творческий покой, Анна умело отвела от мрачной участи и меня, и покойную Настю, то в этом случае она намеренно спровоцировала ситуацию. Поступок был умопомрачительный. Она тайно встретилась с Ильдусом, пригласив в ресторан, хорошенько угостила его и проинструктировала. Пустила в ход все свои чары. Дескать, коли будет все правильно, она и телом заплатит… Когда-нибудь… Долг платежом красен.