Человек в литературе Древней Руси
Шрифт:
Говоря о князе, о своем князе, летописец постоянно изображает его в парадных и официальных положениях: князь во главе своего войска; князь въезжает в свой город, его радостно встречают жители; князь «думает» с боярами; князь принимает и отряжает послов; князь первым кидается в битву и «ломает копье»; тело князя с плачем хоронят жители, называя его защитником «сирых», «кормителем» и «нищелюбцем». Перед нами несколько церемониальных положений, каждое из которых прямо годилось бы для печати князя как его эмблема. В каждом из этих положений князь предстает перед читателем прежде всего как князь, в ореоле княжеской власти и княжеской славы. Именно такие положения встречаются на иконах, на стенах храмов или на монетах (монета Владимира с изображением его сидящим на престоле в иератической позе и выразительной подписью: «Володимер на столе, а се его серебро»).
Князь предстает перед читателем или зрителем во всем блеске его княжеского достоинства. Летописец ловит его слова, фиксирует их, передает их в наиболее обобщенной форме – почти как сентенции, подчеркивает их мудрость и дальновидность, рисует князя только в значительные и торжественные моменты его жизни.
Вот
76
Ипатьевская летопись, под 1176 г. С. 408.
77
Там же, под 1236 г. С. 517–518.
Вот изображение победившего врагов Мстислава Мстиславича Галицкого. Он въезжает в Галич, встречается там с Даниилом Романовичем. «Вси бо угре и ляхове убьени быша, а инии яти быша, а инии бегающе по земле истопоша, друзии же смерды избьени быша, и никому же утекши от них; тако бо милость от Бога Руской земле» [78] . Побежденный враг – Судислав – обнимает колени Мстислава: «Обуимая нозе его, обещася работе быти ему» [79] . Мстислав же прощает врага: «и честью великою почтив его, и Звенигород дасть ему» [80] .
78
Там же, под 1219 г. С. 493.
79
Там же.
80
Там же.
Еще более эффектны и импозантны картины парада княжеского войска с князем во главе. Парад войск Даниила Романовича описан под 1251 г. Воины Даниила представлены во всем их блеске: «Щите же их яко зоря бе, шолом же их яко солнцю восходящу, копиемь же их дрьжащим в руках яко тръсти мнози, стрелцемь же обапол идущим, и держащим в руках рожанци свое, и наложившим на не стрелы своя противу ратным. Данилови же на коне седящу и вое рядящу» [81] . В следующем году Даниил Романович показывает войско свое немцам. В описании этого смотра еще большая роль принадлежит самому Даниилу. «Данила же приде к нему (к венгерскому королю. – Д. Л.), исполчи вся люди свое. Немьци же дивящеся оружью татарьскому: беша бо кони в личинах и в коярех кожаных, и людье во ярыцех, и бе полков его светлость велика, от оружья блистающася. Сам же еха подле короля, по обычаю руску: бе бо конь под нимь дивлению подобен, и седло от злата жьжена, и стрелы и сабля златом украшена, иными хитростьми, якоже дивитися, кожюх же оловира грецького и круживы златыми плоскыми ошит, и сапози зеленого хъза шити золотом. Немцем же зрящим, много дивящимся» [82] . Фигура князя привлекает внимание летописца и в битве, когда князь обнажает меч, когда он ранен, когда оружие его в крови или пострадало от ударов врага: «И сулици его кроваве сущи и оскепищю изсечену от ударенья мечеваго» [83] , – говорит летописец о Данииле в битве с венграми.
81
Там же, под 1251 г. С. 540.
82
Ипатьевская летопись, под 1252 г. С. 540–541.
83
Там же, под 1232 г. С. 512.
Большинство положений князя, в которых описывает его летописец, связаны с княжеским этикетом, они в какой-то мере церемониальны. Церемониальны не только встречи князя и его посажение на столе, но и такие, как езда «у стремени», что символизировало собой вассальную службу князя, его стояние «на костях» после битвы, «обличающее» победу [84] , и т. д. Важно отметить, что во всех этих церемониальных положениях большое значение придавалось общественному признанию князя. Въезды князя в город после победы, для посажения на столе, встречаются сочувственно народом. Князь въезжает в город «с великою славою и честью» [85] , а иногда летописец упоминает, что князю пелась слава, что народ встречал его, как пчелы встречают матку [86] .
84
См., например: Там же, под 1249 г. С. 534: «И Льв ста на месте, воиномь посреде трупья являюща победу свою».
85
Там же, под 1140 г. С. 217; под 1142 г. С. 223; под 1146 г. С. 233; под 1150 г. С. 288 и мн. др.
86
Ипатьевская летопись, под 1235 г. С. 517–518.
«Геральдические» положения найдены летописцем не только для своих, но и для врагов – например, для Севенча Боняковича, стремившегося ударить своим мечом в Золотые ворота Киева, как ударил в них когда-то его отец – хан Боняк, или для Владимирки Галицкого, обманувшего русских послов, лежа в постели, и посмеявшегося над другим послом, стоя на переходах
87
Там же, под 1152 г. С. 319.
Враг изображается обычно в момент своего выступления в поход «в силе тяжце» [88] или в момент своего поражения, когда он бежит с позором, «дав плечи», или обнимает ноги победителя, «обещаяся работе быти ему» [89] . Боярин Доброслав выезжает «с великою гордынею», «во одиной сорочце, гордящу, ни на землю смотрящю» [90] .
В этих изображениях внутренняя жизнь князя подчинена его внешнему изображению. Князь мудр, храбр, справедлив – в той мере, в какой это полагается ему там, где это нужно по «этикету». Все совершается им в своем месте и в свое время. Князь поступает так, как нужно по воззрениям своего времени. Его личным привязанностям, вкусам, привычкам летописец уделяет место только тогда, когда это отражается на его судьбе. Болезнь князя описывается тогда, когда он болен смертельно. Въезд князя в город описывается тогда, когда он приезжает с победой из похода или для того, чтобы сесть на столе. Совет князя с боярами описывается тогда, когда принимается какое-либо мудрое решение. Князь не принадлежит самому себе. Он изображается только как представитель своего сословия, во-первых, и как исторический деятель, во-вторых.
88
Там же, под 1237 г. С. 520; под 1240 г. С. 522 и др.
89
Там же, под 1219 г. С. 493.
90
Там же, под 1240 г. С. 525.
Миниатюры Радзивиловской летописи выдержаны в едином стиле с текстом летописи XII–XIII вв. Они этикетны и геральдичны в самом точном смысле. В них иллюстрируются главным образом те положения, которые связаны с церемониалом и которые необходимо упомянуть по этикету. Посажение князя на стол, въезд его в город, победа над врагами, прием послов, сцены инвеституры, осада князем или врагами города, подвиг князя в битве, похороны князя, выезд в поход, переговоры о мире и т. д. и т. п. – все эти действия воспроизведены до предела лаконично. Войско изображается условной группой, город – воротной башней, мирные переговоры – трубачами и т. д. [91]
91
Интересные особенности передачи в миниатюрах Радзивиловской летописи ряда сюжетов, отражающих феодальную идеологию «с диаграммной четкостью» и «плакатной выразительностью», вскрыты в работе А. В. Арциховского «Древнерусские миниатюры как исторический источник» (М., 1944).
Хотя миниатюры Радзивиловской летописи и относятся к концу XV в., но по выбору сюжетов, по проникающему их духу феодального этикета они ближе всего стоят к XII и XIII вв., подтверждая тем самым гипотезу М. Д. Приселкова [92] , А. В. Арциховского [93] и других о том, что они копировали миниатюры более древние – Владимирского свода 1212 г.
Подобное изображение людей было, конечно, близко к их прославлению. Там, где древнерусский автор сознательно стремился дать читателю представление о том человеке, о котором он писал, обычно ясно ощущается и стремление прославить его или, напротив, унизить. О задаче искусства как о задаче прославления прямо писал в своем «Слове на седьмую неделю по Пасце» Кирилл Туровский: «Историцы и ветиа, рекше летописци и песнотворци, прикланяють своа слухы в бывшая между царей рати и ополчениа, да украсять словесы слышащая и възвеличять крепко храбровавшая и мужествовавшая по своем цари, и не давших в брани плещи врагомь, и тех славяще похвалами венчаеть» [94] .
92
Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. Л., 1940. С. 58.
93
Арциховский А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. См. также рецензию Н. Н. Воронина на эту работу в «Вестнике Академии наук СССР» (1945. № 9).
94
Памятники древнерусской церковно-учительной литературы / Под ред. А. И. Пономарева. СПб., 1894. Вып. 1. С. 167.
Общественное признание, «слава» князя, его «честь» – спутники феодальных добродетелей князя в писательском представлении того времени. Авторы XII–XIII вв. не знают коллизий между тем, что представляет собой князь, и тем, как воспринимают его окружающие: его вассалы и народ. Как мы уже сказали, добродетели князя все обращены вовне, доступны для оценки; авторы XII–XIII вв. не изображают скрытой, внутренней духовной жизни, которая могла бы быть неправильно понята окружающими. Вот почему добрая слава неизменно сопутствует доброму князю и служит как бы удостоверением его феодальных добродетелей. Вот почему в похвале князю, живому или мертвому, так часто говорится о его славе, о любви к нему народа.